- Специальный корреспондент
Ву Йонг Гак, северокорейский патриот, провел в одиночном заключении 40 лет 7 месяцев и 13 дней. На момент освобождения он считался самым долгосрочным политзаключённым в мире.
Термин «Долгосрочные узники» применяется в КНДР для обозначения политических заключённых в Южной Корее, считающихся патриотами-борцами за Объединение, южнокорейские же власти называют их прокоммунистическими шпионами.
Ву Йонг Гак был северокорейским диверсантом. Родился в Пхеньяне 29 ноября 1929 года. Большинство диверсионных отрядов проникало в Южную Корею с моря: сухопутную границу было практически невозможно преодолеть. 12 июля 1958 года катер, на котором отряд By Ионг Гака в тумане подбирался к берегу, напоролся на южнокорейскую береговую охрану в районе острова Оолунг, у восточного побережья. Шпионами в Южной Корее тогда давали возможность публично отречься от коммунизма, раскаяться в своих заблуждениях и перейти на сторону противника. Стоит напомнить, что в 1958 году соцлагерь был силен как никогда и продолжал прирастать государствами третьего мира, опора на свои силы выглядела лозунгом привлекательным, а в Южной Корее господствовал так называемый марионеточный режим американского ставленника Ли Сын Мана, которого вскоре и свергли свои же.
Никакой демократией в Южной Корее не пахло. О том, что творилось в тамошних тюрьмах, рассказывали страшное, трое коммандос из отряда By Йонг Гака сразу перешли на сторону южан. By Йонг Гак и трое других его товарищей на предложение отречься от Родины ответили решительным отказом. Каждый был помещен в одиночную камеру. By Йонг Гак стал заключенным 3514. На Родине у него остались молодая жена и четырехлетний сын.
Площадь одиночки была – 12 квадратных метров; из всей мебели – соломенный матрас. Книг и газет не давали. Ежедневно били, предварительно связав толстой веревкой. By Йонг Гак не кричал. Он стискивал зубы так, что они начали крошиться и гнить: вскоре зубов не осталось.
– Почему вы не кричали? - спросил позже корреспондент.
– Если кричишь – значит не можешь больше терпеть, - пояснил By Йонг Гак. - А если они чувствовали, что ты не можешь больше терпеть,- они совсем зверели, потому что понимали, что теперь тебя можно сломать.
Зимой его переводили в подземную камеру с цементным полом. Холод там стоял невыносимый – зимы в Корее суровые. От него требовалось только одно: подписать отречение; сразу после этого ему предлагали любую работу на выбор, жилье, деньги, свободу перемещения в пределах страны. Только одно радиообращение, одно признание того факта, что он выбрал свободу, - и всё, ворота Тэджонской тюрьмы распахиваются. Но он держался – без всякой надежды. На Родине о его судьбе ничего не знали.
О нем не упоминали на Севере – он был нелегал, диверсант, засекреченный боец. О нем не упоминали на Юге – он был пример несгибаемости, а нужен был пример предательства; плохо работала южнокорейская служба безопасности, если не могла вырвать отречение у одного человека! Троих его товарищей забили до смерти.
— Вы, вероятно, боитесь, что ваше отречение повредит вашей семье,— сказали ему на одном из допросов.— Но вы знали, на что идете, когда пошли служить в спецчастях. Ваша семья почти наверняка уже уничтожена. Ведь вы не вернулись с задания — вы знаете, что бывает с семьями тех, кто не вернулся?
Но он не верил, потому что никогда нельзя верить тому, что говорит враг. Даже выйдя из тюрьмы, он был убежден, что его семья жива, и рвался к ней — хотя почти во всех очерках о нем, тут же наводнивших мировую прессу, высказывалось предположение о том, что его жена и сын давно убиты. Он, однако, не верил клевете на свою Родину.
— А самое лучшее время,— рассказывал By Ионг Гак,— было, когда я терял сознание от боли. Это было такое счастье, такое… умиротворение.
В конце концов его оставили в покое. То есть перестали бить, оставили в одиночке и периодически предлагали подписать отречение. Режим смягчался — политический, но не тюремный: единственными человеческими словами, которые он слышал, по-прежнему были окрики стражника, который водил его на прогулку-разминку.
– Но что вы делали в камере, пока не разрешили книги? - спросил его потрясенный корреспондент.
– Есть воображение, - с вежливой улыбкой ответил By Йонг Гак.- Есть память.
Невозможно представить себе, что успел передумать в своей двенадцатиметровой одиночке этот маленький железный солдат, тысячу раз, вероятно, проклявший свою живучесть. Приговор у него был – пожизненное. Возможно, он надеялся поначалу, что Юг падет под натиском Севера, но надежда на это была плоха – не мог же он все сорок лет верить, что придут свои… Он не знал, что с семьей. Он не знал, помнит ли его кто на Родине. Он был совершенно один – и сорок лет продолжал свое бессмысленное, непостижимое сопротивление, которое западному человеку кажется бредом, вымыслом, пропагандистской уловкой. Зачем? Чего ради?
Была единственная организация, которая о нем знала и ежегодно в своих отчетах напоминала. Это «Международная амнистия», информация о By Йонг Гаке просочилась туда благодаря его товарищам, которые перешли на сторону Юга: они рассказали о своем отряде. И о том, что был у них командир. После серии южнокорейских переворотов и послаблений стало известно, что командир этот жив. И «Amnesty International» стала включать его в свои ежегодные списки политзаключенных — без всякой, впрочем, надежды.
И тут к власти в Южной Корее пришел Ким Те Чжун. Вместе с другими 17 заключёнными, осуждёнными в разное время по политическим мотивам, Ву Йонг Гак был освобождён согласно Указу об амнистии, принятому в честь первого года пребывания Ким Те Чжуна в должности президента Республики Корея.
Амнистия, кстати, была уже третьей по счету за время его президентства, но первые две затрагивали только южнокорейских диссидентов. Эта коснулась людей, чьи тюремные сроки исчислялись фантастическими цифрами: 19 лет… 35 лет… 41 год…
By Йонг Гак, истощенный, колеблемый ветром, сам сумел выйти из тюремных ворот 25 февраля 1999 года.
– Что вы чувствуете сейчас?- бросились к нему американские телевизионщики.
– Я вижу свет,- тихо сказал он. Но тут же взял себя в руки: – Я чувствую глубокую благодарность к тем, кто добивался моего освобождения…
Вскоре он встретился с представителями «Международной амнистии». Их поразила его спокойная вежливость, деликатность и чувство юмора. Они думали увидеть жалкого, раздавленного человека. Перед ними был прежний несгибаемый борец. Первое, что ему предложили,- остаться в Южной Ко-рее.
– Мне много раз предлагали подписать прошение о помиловании,- сказал он.- Я всегда отказывался это сделать.
Весь следующий год его активно уговаривали остаться. Ему излагали новейшие экономические теории, согласно которым северокорейская экономика рухнет через десять-пятнадцать лет. Ему демонстрировали данные об экономическом росте Южной Кореи.
– Статистика, экономика – это всего только цифры,- сказал он вежливо.- Нельзя жить без великой идеи.
Этот его ответ поразил корреспондентов.
– В чем же должна быть идея?- спросили его.
– В счастье будущих поколений. В опоре на свои силы. Согласитесь, южнокорейская экономика очень зависима.
В общей сложности By Йонг Гаку не разрешали вернуться на Родину в течение двух лет: Сеул рассчитывал на ответные жесты Пхеньяна. Некоторый прогресс был достигнут: президенты двух Корей впервые встретились, разъединенные полвека назад семьи смогли встретиться… Не воссоединиться, а встретиться: уже и это было великим нравственным прогрессом. Однако никаких встречных шагов по освобождению политзаключенных из северокорейских тюрем в Сеуле так и не дождались. И тогда By Йонг Гаку — раз уж за его судьбой так пристально следило мировое сообщество — разрешено было уехать на Родину.
Перед отъездом в КНДР его честно предупредили: семьи скорее всего нет в живых, а сам он скорее всего будет арестован после первого же шага по родной земле. Разведчиков, долгое время проведших в заключении на вражеской территории, не щадят. В любом случае он всегда будет на подозрении – если ему повезет и он, проживший сорок лет в южнокорейской тюрьме, не окончит свои дни в северокорейской.
Он вежливо согласился, что все это возможно. И настоял на своем.
……………….
Выше приведенные сведения взяты из рассказа Дмитрия Быкова «Герой» 2002 года. Судя по упоминаниям в рассказе, Дмитрий Быков лично собирал информацию о Ву Йонг Гаке в Южной Корее, а вот узнать что-либо о дальнейшей судьбе Ву Йонг Гака ему не удалось, поэтому рассказ оканчивается на такой ноте:
«….И все-таки есть в человеке, помимо всех его странностей, такая странность, как надежда. Я отлично понимаю, что надеяться на это смешно. И все-таки надеюсь, что он жив и благополучен, и не сидит в тюрьме, и встретился с женой, и увидел сына. И северокорейские пионеры — как они там называются?— приходят к нему домой слушать его рассказы. Я совершенно не верю в эту идиллию, ибо представляю себе, во что должен был выродиться сегодня тоталитарный режим. Я вообще терпеть не могу тоталитарные режимы….»
Но, похоже, мне удалось найти упоминания о Ву Йонг Гаке 2007 года:
Unification News, провела встречу с репатриированными учителями Чан Ги Су в гостинице Ordinary Gang Inn в Пхеньяне. Слева направо: Чхве Сон Мук, У Ён Гак и Чхве Ха Чжон. [Фоторепортер Ким Чжу Ён из Tongil News]
Знатоки корейского языка, возможно меня поправят, но вот что позволил прочесть авто-переводчик:
О каждом из возвращающихся долгосрочных узников в течение четырех лет были выпущены 63 романа. К ним относятся роман «Совон», в котором рассказывается о жизни Чхве Хаджонга, «Песня о пахоте» Чхве Сун Мука и «Голубой холм» У Ён Гака (Судя по совпадению написания имени и фактов биографии, это и есть наш Ву Йонг Гак).
Г-н У Ён Гак, который, как известно, много выступает с речами и лекциями.
Г-н У Ён Гак сказал: «У меня один ребенок, и все мои внуки находятся на военной службе».
Так что, похоже, тоталитарный режим не съел Ву Йонг Гака, он действительно встретился с женой, ребенком и внуками.
Термин «Долгосрочные узники» применяется в КНДР для обозначения политических заключённых в Южной Корее, считающихся патриотами-борцами за Объединение, южнокорейские же власти называют их прокоммунистическими шпионами.
Ву Йонг Гак был северокорейским диверсантом. Родился в Пхеньяне 29 ноября 1929 года. Большинство диверсионных отрядов проникало в Южную Корею с моря: сухопутную границу было практически невозможно преодолеть. 12 июля 1958 года катер, на котором отряд By Ионг Гака в тумане подбирался к берегу, напоролся на южнокорейскую береговую охрану в районе острова Оолунг, у восточного побережья. Шпионами в Южной Корее тогда давали возможность публично отречься от коммунизма, раскаяться в своих заблуждениях и перейти на сторону противника. Стоит напомнить, что в 1958 году соцлагерь был силен как никогда и продолжал прирастать государствами третьего мира, опора на свои силы выглядела лозунгом привлекательным, а в Южной Корее господствовал так называемый марионеточный режим американского ставленника Ли Сын Мана, которого вскоре и свергли свои же.
Никакой демократией в Южной Корее не пахло. О том, что творилось в тамошних тюрьмах, рассказывали страшное, трое коммандос из отряда By Йонг Гака сразу перешли на сторону южан. By Йонг Гак и трое других его товарищей на предложение отречься от Родины ответили решительным отказом. Каждый был помещен в одиночную камеру. By Йонг Гак стал заключенным 3514. На Родине у него остались молодая жена и четырехлетний сын.
Площадь одиночки была – 12 квадратных метров; из всей мебели – соломенный матрас. Книг и газет не давали. Ежедневно били, предварительно связав толстой веревкой. By Йонг Гак не кричал. Он стискивал зубы так, что они начали крошиться и гнить: вскоре зубов не осталось.
– Почему вы не кричали? - спросил позже корреспондент.
– Если кричишь – значит не можешь больше терпеть, - пояснил By Йонг Гак. - А если они чувствовали, что ты не можешь больше терпеть,- они совсем зверели, потому что понимали, что теперь тебя можно сломать.
Зимой его переводили в подземную камеру с цементным полом. Холод там стоял невыносимый – зимы в Корее суровые. От него требовалось только одно: подписать отречение; сразу после этого ему предлагали любую работу на выбор, жилье, деньги, свободу перемещения в пределах страны. Только одно радиообращение, одно признание того факта, что он выбрал свободу, - и всё, ворота Тэджонской тюрьмы распахиваются. Но он держался – без всякой надежды. На Родине о его судьбе ничего не знали.
О нем не упоминали на Севере – он был нелегал, диверсант, засекреченный боец. О нем не упоминали на Юге – он был пример несгибаемости, а нужен был пример предательства; плохо работала южнокорейская служба безопасности, если не могла вырвать отречение у одного человека! Троих его товарищей забили до смерти.
— Вы, вероятно, боитесь, что ваше отречение повредит вашей семье,— сказали ему на одном из допросов.— Но вы знали, на что идете, когда пошли служить в спецчастях. Ваша семья почти наверняка уже уничтожена. Ведь вы не вернулись с задания — вы знаете, что бывает с семьями тех, кто не вернулся?
Но он не верил, потому что никогда нельзя верить тому, что говорит враг. Даже выйдя из тюрьмы, он был убежден, что его семья жива, и рвался к ней — хотя почти во всех очерках о нем, тут же наводнивших мировую прессу, высказывалось предположение о том, что его жена и сын давно убиты. Он, однако, не верил клевете на свою Родину.
— А самое лучшее время,— рассказывал By Ионг Гак,— было, когда я терял сознание от боли. Это было такое счастье, такое… умиротворение.
В конце концов его оставили в покое. То есть перестали бить, оставили в одиночке и периодически предлагали подписать отречение. Режим смягчался — политический, но не тюремный: единственными человеческими словами, которые он слышал, по-прежнему были окрики стражника, который водил его на прогулку-разминку.
– Но что вы делали в камере, пока не разрешили книги? - спросил его потрясенный корреспондент.
– Есть воображение, - с вежливой улыбкой ответил By Йонг Гак.- Есть память.
Невозможно представить себе, что успел передумать в своей двенадцатиметровой одиночке этот маленький железный солдат, тысячу раз, вероятно, проклявший свою живучесть. Приговор у него был – пожизненное. Возможно, он надеялся поначалу, что Юг падет под натиском Севера, но надежда на это была плоха – не мог же он все сорок лет верить, что придут свои… Он не знал, что с семьей. Он не знал, помнит ли его кто на Родине. Он был совершенно один – и сорок лет продолжал свое бессмысленное, непостижимое сопротивление, которое западному человеку кажется бредом, вымыслом, пропагандистской уловкой. Зачем? Чего ради?
Была единственная организация, которая о нем знала и ежегодно в своих отчетах напоминала. Это «Международная амнистия», информация о By Йонг Гаке просочилась туда благодаря его товарищам, которые перешли на сторону Юга: они рассказали о своем отряде. И о том, что был у них командир. После серии южнокорейских переворотов и послаблений стало известно, что командир этот жив. И «Amnesty International» стала включать его в свои ежегодные списки политзаключенных — без всякой, впрочем, надежды.
И тут к власти в Южной Корее пришел Ким Те Чжун. Вместе с другими 17 заключёнными, осуждёнными в разное время по политическим мотивам, Ву Йонг Гак был освобождён согласно Указу об амнистии, принятому в честь первого года пребывания Ким Те Чжуна в должности президента Республики Корея.
Амнистия, кстати, была уже третьей по счету за время его президентства, но первые две затрагивали только южнокорейских диссидентов. Эта коснулась людей, чьи тюремные сроки исчислялись фантастическими цифрами: 19 лет… 35 лет… 41 год…
By Йонг Гак, истощенный, колеблемый ветром, сам сумел выйти из тюремных ворот 25 февраля 1999 года.
– Что вы чувствуете сейчас?- бросились к нему американские телевизионщики.
– Я вижу свет,- тихо сказал он. Но тут же взял себя в руки: – Я чувствую глубокую благодарность к тем, кто добивался моего освобождения…
Вскоре он встретился с представителями «Международной амнистии». Их поразила его спокойная вежливость, деликатность и чувство юмора. Они думали увидеть жалкого, раздавленного человека. Перед ними был прежний несгибаемый борец. Первое, что ему предложили,- остаться в Южной Ко-рее.
– Мне много раз предлагали подписать прошение о помиловании,- сказал он.- Я всегда отказывался это сделать.
Весь следующий год его активно уговаривали остаться. Ему излагали новейшие экономические теории, согласно которым северокорейская экономика рухнет через десять-пятнадцать лет. Ему демонстрировали данные об экономическом росте Южной Кореи.
– Статистика, экономика – это всего только цифры,- сказал он вежливо.- Нельзя жить без великой идеи.
Этот его ответ поразил корреспондентов.
– В чем же должна быть идея?- спросили его.
– В счастье будущих поколений. В опоре на свои силы. Согласитесь, южнокорейская экономика очень зависима.
В общей сложности By Йонг Гаку не разрешали вернуться на Родину в течение двух лет: Сеул рассчитывал на ответные жесты Пхеньяна. Некоторый прогресс был достигнут: президенты двух Корей впервые встретились, разъединенные полвека назад семьи смогли встретиться… Не воссоединиться, а встретиться: уже и это было великим нравственным прогрессом. Однако никаких встречных шагов по освобождению политзаключенных из северокорейских тюрем в Сеуле так и не дождались. И тогда By Йонг Гаку — раз уж за его судьбой так пристально следило мировое сообщество — разрешено было уехать на Родину.
Перед отъездом в КНДР его честно предупредили: семьи скорее всего нет в живых, а сам он скорее всего будет арестован после первого же шага по родной земле. Разведчиков, долгое время проведших в заключении на вражеской территории, не щадят. В любом случае он всегда будет на подозрении – если ему повезет и он, проживший сорок лет в южнокорейской тюрьме, не окончит свои дни в северокорейской.
Он вежливо согласился, что все это возможно. И настоял на своем.
……………….
Выше приведенные сведения взяты из рассказа Дмитрия Быкова «Герой» 2002 года. Судя по упоминаниям в рассказе, Дмитрий Быков лично собирал информацию о Ву Йонг Гаке в Южной Корее, а вот узнать что-либо о дальнейшей судьбе Ву Йонг Гака ему не удалось, поэтому рассказ оканчивается на такой ноте:
«….И все-таки есть в человеке, помимо всех его странностей, такая странность, как надежда. Я отлично понимаю, что надеяться на это смешно. И все-таки надеюсь, что он жив и благополучен, и не сидит в тюрьме, и встретился с женой, и увидел сына. И северокорейские пионеры — как они там называются?— приходят к нему домой слушать его рассказы. Я совершенно не верю в эту идиллию, ибо представляю себе, во что должен был выродиться сегодня тоталитарный режим. Я вообще терпеть не могу тоталитарные режимы….»
Но, похоже, мне удалось найти упоминания о Ву Йонг Гаке 2007 года:
Unification News, провела встречу с репатриированными учителями Чан Ги Су в гостинице Ordinary Gang Inn в Пхеньяне. Слева направо: Чхве Сон Мук, У Ён Гак и Чхве Ха Чжон. [Фоторепортер Ким Чжу Ён из Tongil News]
Знатоки корейского языка, возможно меня поправят, но вот что позволил прочесть авто-переводчик:
О каждом из возвращающихся долгосрочных узников в течение четырех лет были выпущены 63 романа. К ним относятся роман «Совон», в котором рассказывается о жизни Чхве Хаджонга, «Песня о пахоте» Чхве Сун Мука и «Голубой холм» У Ён Гака (Судя по совпадению написания имени и фактов биографии, это и есть наш Ву Йонг Гак).
Г-н У Ён Гак, который, как известно, много выступает с речами и лекциями.
Г-н У Ён Гак сказал: «У меня один ребенок, и все мои внуки находятся на военной службе».
Так что, похоже, тоталитарный режим не съел Ву Йонг Гака, он действительно встретился с женой, ребенком и внуками.
