В РАССКАЗЕ ПРИСУТСТВУЕТ МАТ
Семь лет назад отошёл от дел, осел подальше от родной республики, вложил деньги, тихонько живу на прибыли с ренты и схожу с ума. Последние несколько месяцев пью не просыхая. Вспоминаю всю х*йню.
В общем, я рассказываю, вы не обращаете внимания. Это не для вас, это для меня.
Лето 1992–го. Я заканчиваю Горный техникум. На дворе полный п*здец. Мать работает в ГРП, контора ещё не на грани, но уже вот–вот. В воздухе запах безнаказанности, на улицах нищета. Из колонии № 30 откидывается Бек, старинный мой кореш ещё по школе.
На дворе конец августа, я и Мурза, приятель со двора и хороший дружбан, торчим у КПП и ждём, когда выйдет Бек. Радуемся, обнимаем пацана. В Абакане хорошая погода. Идём надираться в кабак возле ЖД вокзала.
Бек сильно изменился. Всё такой же мелкий, но теперь ещё более дёрганый. Он старше нас с Мурзой, но выглядит совсем пацаном. Тело в наколках, рубашка в клеточку, зубы уже начали гнить. Пьём пиво, Бек говорит о своём сроке.
Бек сел за нанесение тяжких телесных. На самом деле это была попытка грабежа, но Бека взяли ещё в процессе, так что, статья была по–проще.
Сидел парень тяжело. Когда его взяли, ему было шестнадцать. Два года на малолетке, потом на тридцатой колонии. Про малолетку он даже не стал особо рассказывать.
Показал первую наколку. Роза за колючкой на груди слева. На плечах ножи, черепа, решётки. На спине ветхая колокольня с крестом на крыше. На левом локтевом сгибе путина. Бек сознался, что ставился ханкой, пока сидел. Был подгон с вол его тусовке.
Солнце садится, пиво пьётся. Мы про свои дела рассказываем.
Мурза по происхождению чечен из Хасавьюрта. Родители его привезли в Хакасию ещё совсем пацаном. Батя геолого–разведчик по образованию. Мать — парикмахерша. Нормально устроились на новом месте. Без шика, но нормально. У мурзы младшая сестра, Ирина. Учится в школе. А сам он закончил Текстильный. Специальность — модельер. Серьёзно.
У меня отец остался в Красноярске, а мать получила вышку медицинскую и ухала от него в Черногорск работать. А отцу наплевать было. Он водилой работал на скорой. Не знал даже, что она беременной уехала.
Вот такая у нас была троица.
Побухали, сели на последний автобус до Черногорска, дошли до родного двора, распрощались.
Бек у матери отсел. Та работала на пищекомбинате. Я перебивался подработками, то грузчиком, то водилой, то цемент месил на стройке. В городе появились первые люди с деньгами, начал разрастаться коттеджный посёлок, ссаный Кедровник. Работа была.
А вот Мурза влетел. Искож шёл к тому, чтобы на*бнуться со дня на день. Работы у него не было. Я его подхватил к себе на стройку частного дома для одного мутного мужика, который имел несколько торговых точек на новом рынке.
В октябре мы снова встретились с Беком.
Бек предложил нам заработать по–чёрному. Вынеси со склада пищика несколько ящиков с тортами.
Мы особо не рефлексировали, я попросил на день газик у соседа, "с блядями погонять". Ночью подъехали к складу, мать Бека нам открыла и пошла обратно в сторожку еб*ться с охранником. Мы забили газик под завязку тортами и дали дёру. А на следующее утро мотались по Абакану и Минусинску, распродавая всё. Заработали не так много, но быстро. И вошли во вкус. Я прям дёснами почуял, что дальше цемент месить — тухляк.
Короче, через неделю мы уже начали пробивать, как вынести склад на монтажках. Мужик, который владел складом, одну половину сдавал строителям, вторую половину продуктовому магазину. И ещё был закуток, в котором он сам ночевал.
Между двумя половинами склада был небольшой заборчик. Кусок магазина примыкал к одноэтажному зданию. Мы с Беком залезли по дереву на крышу этого здания, пока Мурза ждал на батиной тачке со стороны ворот.
Спрыгиваем, Бек идёт прямиком к закутку, где хозяин спит. Пинком открывает дверь, достаёт из кармана свинцовую болванку и начинает х*ярить мужика ею по голове. Я ох*ел. За несколько секунд Бек раскроил ему череп в кашу. Потом пояснил, что из–за этого мужика он в своё время и сел.
Охуевать дальше некогда было. Похватали упаковки со сникерсами–баунти, с жвачками, несколько ящиков "Кутузова" и "Дагестанского". За этим и шли, вроде. Открыли ворота, загрузили Мурзу, погнали на гараж к Беку. Разгрузились, выхватили пару бутылок "Кутузова" и пошли по домам. Попутно нажрались. Мурзе мы с беком ничего ро мужика не рассказали. Хотя и скрывать особо смысла не было. Уже через пару дней вся округа говорила о покойнике. Но общественная молва решила, что его укокошил владелец строительной фирмы. Мол, хотел у него склад отжать.
Нас никто не искал особо. Коньяк мы за неделю распродали, пару бутылок вылакали сами.
А потом была зима.
В декабре меня решил прокидать на бабки тот мужик, у которого я на стройке коттеджа летом вкалывал. Сам он был хакасом. И другим хакасам, которые работали на стройке, он заплатил. А остальным не заплатил. Просто сказал, нет денег. Идите в милицию, доказывайте, что я вообще вас знаю.
Короче, я предложил Беку и Мурзе обнести его, когда повезёт выручу с рынка.
Пасли до двадцатых чисел. Пробивали через торгашей, с которых он грелся. Когда он в очередной раз повёз кассу домой, мы стопанули его посреди Кедровника, отх*ярили и забрали деньги. А он начал говорить, мол я Шамана знаю, вам п*здец теперь. Ну мы решили, что надо это дело как–то замять. Засунули мужика в багажник к Мурзе и погнали на заброшенный Сахарный завод.
Выгрузили. Снова отх*ярили. Видим, что хакас начал сдавать. Запел нам, чтобы не убивали, что он нам свои точки на новом рынке отдаст. Ну, Бек справедливо решил, что, если мы его отпустим сейчас, он свои обещания не выполнит. Надо было его решать.
Мурза достал нож сказал, что мы все должны его по разу ударить, чтобы никто из нас потом ментам не рассказал.
Трупак мы прикопали возле городской свалки.
Изъятую кассу и разделили на троих.
С января 93–го мы начали собрать с тех торгашей, которых до этого потрошил покойничек. Зима хлебная получилась. Матери я купил шубу. Мурза москвич себе купил.
К концу марта объявился пресловутый Шаман. Идём мы с Беком по рынку, собираем с торгового ряда, где шмотьём торговали. А одна торговка нам деньги не даёт и говорит, мол них*я вы парни не работаете как надо. К ней тут на днях заходили хакасы, дань уже собрали. И хотят вдеть нас.
Мы присели на палево. Бек сперва хотел залупиться и въ*бать тётке пару раз в зубы, но тут же объявились хакасы.
Стволы к бошкам, нас тащат в машину. Повезли на Майский посёлок. Так одноэтажный но здоровый частный дом. Зводят нас во двор. Собаки лают. Выходит из дома пожилой мужик. Жирный, усатый. Говорит, что он Шаман. Вы, говорит, ребята, на*бнули Потыльчакова. Вас надо на месте решить. Но вот вам акое предложение. Половину с рынка раз в месяц будете мне возить, и со всех своих муток на стороне так же половину мне. И по первому моему звонку в любую точку мира, готовые раздавать и получать п*зды.
Мы согласились, хули.
Мурзу ситуация сильнее всего нагрузила. Горячий горец, гордый, что с парня взять. Но мы с Беком объяснили ему, что либо так, либо нам всем п*здец.
Короче, с рынка мы теперь почти ничего не видели. Хоть Шаман и сказал, что хочет видеть половину, но его выручка не волновала. Приходилось отдавать либо почти всё, либо потрошить торгашей до косточек. Одного мужика Бек засремал до такого, что тот продал место и съ*бал из города.
Мы решили больше такого не делать. Доход с рынка шёл мимо нас. Дньги мы делали мелочёвкой на стороне. Пара гоп–стопов, пара угонов, взяли под крылышко несколько магазинчиков. Но шаман прочухал, выставил нас на штраф, и с этих магазинчиков мы так же больше ничего не видели.
Так прошёл весь 94–й. Мы много пили. Раза четыре Шаман таскал нас на разборки с Абаканскими. Осенью мы мотались в Усь–Абакан, чтобы выставить на бабки мужика, который барыжил краденым.
История получилась паскудная.
Мужик — обычный урка. Зовут его Олегом. Живёт с бабой, своим мелким сыном и её дочкой лет пятнадцати. У нарколыг скупает краденую технику и потихоньку перепродаёт её.
С порога говорим, что по чём. Но Олег оказался то ли принципиальным, то ли наблатыканым. Послал нас в п*зду, сказал, хоть режьте, хоть пиздите, а денег вы с меня не увидите. У меня, мол, с зоны туберкулёз, мне терять нечего.
Короче, мы его давай х*ярить. Баба его в крик, мелкий убежал на улицу и дал дёру в сторону реки. Бек говорит, что раз мужику похую всё, он сейчас его дочку будет *бать.
Олег этот заржал, говорит, что ему плевать. Типа, он сам падчерицу уже не первый год по*бывает. Ей, мол, только за радость.
Тогда Бек нагул этого урку раком, пару раз у*бал его по башке, стянул с него портки и сказал, что сейчас его самого в*ебет, если деньги не нарисуются.
Деньги нарисовались. Мужику мы сказали, что теперь будем заезжать раз в две недели.
И тут с кухни вышла Алинка, его падчерица. Красивая девчонка. В мать чем–то. И я сразу понял, что Бек, глядя на неё, поплыл. При чём не просто семя в голову еб*нуло. Влюбился по ходу.
Виду он тогда особо не подал, но мужику сказал, что, если тот падчерицу ещё пальцем тронет, Бек его заржет.
С тех пор, когда мы катались в Усть–Абакан за баблом, Бек всё время проводил с Алинкой. Таскал ей сладости всякие, кассеты с музыкой, центр музыкальный. Со временем начал её к себе возить. Мать его как раз к бывшему мужу (его отцу) снова переселилась, и он девчонку к себе перевёз.
В меньшей степени скотом он не стал. Блядей мы *бали всё так же. Но при всём при том о своей "Алиночке" бек всегда говорил с какой–то несвойственной ему нежностью.
Тем временем мы с Мурзой решили нагреться на проститутках с Советской.
И идея эта была ху*вая.
Городок маленький, все всех знают через кого–то. Так что, просто так черногорские девчонки проституцией не занимались. Могли давать за подарке хоть собакам некоторые, но вставать на панель считалось западлом. Салонов в городе не было тогда, так что, классической проституцией промышляли в основном детдомовские кобылки.
А в те годы продажную п*зду любого возраста контролировали строго мусора. У девок даже мамки не было, собрал с них один опер, дядя Серёжа. И засылал наверх тоже он.
В общем, мы пообщались с девочками и поняли, что из дяди Серёжи мамка никакая. Клиенты их и п*здили по чём зря, на гонорары нагревали. А погону всё было по х*ю, знай, соси да засылай.
Мы пошли к этому мужику с предложением. Давай типа мы будем тебе возить бабло, заботиться о девчонках, чтобы клиенты товар не портили, а ты и чище будешь, и геморроя меньше наживёшь.
Согласился.
Только под новый год мы поняли, в какой блудняк ввязались.
Сперва мы, как белые бизнесмены, задружились с городскими бомбилами. Сразу попёрло больше клиентов. Потом оказалось, что два таксиста чаще пользуются девочками, чем катают их. Сломали мудакам ноги, остальные, вроде, попритихли.
Потом выяснилось, что некоторые из проституток берут доплату за секс без резины. И по городу уже пополз гепатит. Детдомовские, хули с них взять?
Задружились с дерматовенерологом. Загнали ему наших кобылок на обследование. Выяснилось, что у троих СПИД, у двух гепатит и одна больна кровяным сифилисом. Это когда шанкра нет.
К тому же, каждая вторая ширялась.
Больных турнули из города, сифилисную положили на лечение, больно много денег делала, грешно было выгонять.
Остальным надавали по щам, чтобы не забывали про резину. Мурза их даже в Текстильный гонял на лекцию о венерических болезнях. П*здец, это была комедия.
Потом мы начали выяснять, где девчонки доставали ширево. Вышли на барыгу из табара с Аэродромного. Решили подключить Бека.
Выяснилось, что Бек всё это время брал у барыги героин для себя. Я прих*ел и ввалил дружбану пи•ды.
Тот отбрехался, мол по вене он с зоны не ставится только нюхает. Обещал завязать.
Барыгу из табора через ару дней нашли мёртвым. Кто–то раскроил ему голову топором. Бек сказал, что это сделал он, потому что доверие друзей ему важно. Мурза пустил по городу слух, что любой барыга, продающий нашим кобылкам, может оказаться на месте этого цыгана.
В мае 95–го мы с дядей Серёжей, его ментовскими друзьями и Мурзой кутили в Сауне на юге города. бл•ди, бухло, трава, один из мусоров привёз из Москвы бутылку текилы. Голубая Ольмека. Понт для наших еб*ней.
Я был собой доволен, дел шли хорошо, Шаман начал отпускать поводок, видя, что выхлоп от нас с пацанами большой, и на*бывать мы его не пытаемся. По разброркам нас больше не гоняли. Деньги шли не колоссальные, но вкусные. А, учитывая, какой п*здец творился в регионе с зарплатами, жил я шоколадно на фоне остальных.
И тут этот Серёжа начал маячить мне про своих родственников. Братья Самрины, Ту`ра и Воротник. Ребята брали деньги с перегонов, которые возили тачки из Владивостока. За проезд на юг по М–54 каждый перегон платил этим двоим. Парни, как оказалось, засылали Шаману. И горели желанием познакомиться со мной, Беком и Мурзой.
И так, братья Самрины. Мутные ребята. Старшему тридцать, младший — мой ровесник. Живут с родителями и ещё тремя младшими братьями в в большом частном доме на два этажа. Старший, который Тура, женат. Ждёт через полгода дитё.
Отец их юрист на пенсии. В своё время хитро крутанулся с ваучерами работников СаАЗ на пользу Дерипаске. Мать каким–то образом подвязана с хакаским филиалом "Хапёр–инвест". Короче, семья богатая, но не совсем понятно с чего.
Встречались мы с этими ребятами в саду их дома. Беседка, грузинское вино, инжир, все дела. Говорили они в основном. Сказали, что Шаман в последнее время стал жаден. С М–54 они почти весь выхлоп с начала года заслали ему на карман, а самим скоро нечего будет есть. Говорят, мол, у вас, пацаны, репутация. Знакомства некоторые в органах. Девочки о вас хорошо отзываются, что не жадные, не отмороженные. На новом рынке торгаши довольны, что их хакасы до нитки перестали обирать. Короче, вы работаете и не мешаете работать другим. А это, говорят, сейчас самое главное.
Ну мы поняли, к чему разговор идёт. Говорим прямо. Пацаны, мы бы какими хорошими не были, но у Шамана стволы и много людей, а у нас только мы сами.
Ну нам Тура и намекает, что вся организация Шамана только на нём самом и держится. Не станет усатого, остальные перегрызутся. Выше плинтуса ни одному из своих людей он подняться не даёт, так что и авторитетов особых среди узкоглазых нет. Стоит Шаману исчезнуть, менты махом начнут давить его шалупонь. А Орудие, говорят, не такая большая проблема.
Уходили мы со встречи в смешанных чувствах. Я сразу признаюсь, что зассал. Стрелять мне никогда не доводилось, в армии я не служил, а такое большое дело проворачивать просто боялся. Никогда не чувствовал себя достаточно большим человеком, чтобы вот так просто менять расклады в целом городе, хоть и маленьком.
Мурзе эти два брата тоже не понравились. Он сказал, что эти папины детки решили чужими руками жар загрести. Где гарантии, что в один прекрасный день мы им так же поперёк горла не встанем?
А вот Бек идей прямо загорелся. И заявил, что он пойдёт на мокруху по любому. А вы, пацаны, говорит, хотите — присоединяйтесь. Не хотите, — ваше право, не заставляю. Но имейте в виду, я дурак, я всё и один могу сделать. Только потом в друзья ко мне не набивайтесь.
Через две недели мы сидели на хате у Бека и ждали Самриных, которые должны были привезти стволы.
Пришёл младший, Воротник. Принёс спортивную сумку, в ней два ПП–91–01 и четыре магазина к ним, два заряженных макара. Спросил, что мы с этим будем дальше делать? Ну мы ответили, что это уже не его проблема, а мы уж как–нибудь разберёмся. Поблагодарили его, распрощались. Мурза сразу предложил схоронить стволы у Бека в гараже до нужного дня.
В общем, взять Шамана мы решили, когда он в следующий раз должен был поехать рыбачить в район Мохово. По очереди тихонько пасли его дом, держали уши открытыми. Когда тот в конце июня по утру сел с одним из своих ребят в машину, мы тут же упали ему на хвост. На улице половина четвёртого утра, туман, сыро. Держались на расстоянии. Я за рулём, Бек и мурза с кедрами по правой стороне. Когда проехали Пригорск и свернули в сторону Енисея, поравнялись с их машиной. Пацаны начали пальбу, тут же ранили водителя. Тот по тормозам, мы тоже и наперерез. Бек с Мурзой выскакивают из машины и бегом к волге. На ходу дошмаляли магазины. Я тоже выскакиваю, подбегаю к машине Шамана. Вижу, что хакасам уже пришёл п*здец. У водилы грудь и шея прострелены. Нижняя челюсть разворочена в щепки. Шаман пытался выскочить из машины, но не успел. Ему Бек прострелил скулу навылет. Короче месиво.
Тела мы сложили на заднее сидение, Мурза сел за руль Волги и поехал следом за нами к северному обрыву. Там место хорошее было, с севера большая помойка, с юга гора. Не видно ничего. Да и Енисей в том месте глубокий и холодный, там отродясь никто не плавал и не рыбачил.
Подогнали волгу к обрыву. Мурза сказал, что стволы тоже надо утопить. Бек залупился сперва, мол штука хорошая, смыслы от халявы избавляться. Но Мурза справедливо рассудил, что мы не знаем, откуда эти братья достали Орудие, и сколько ещё жмуров на нём висит. За свои грехи сидеть, — это одно, а вот чужих покойников на себя брать — дурной тон. В общем, слили мы из волги топливо, все стволы и остатки боеприпасов протёрли бензином, протёрли ручки волги, залили салон на всякий пожарный и подожгли вместе с покойничками. Подождали, когда всё прокоптится хорошенько, столкнули машину в реку, посидели на дорожку и поехали домой.
После того дня мы на пару месяцев заховались в Кызыле и не высовывали носа.
Пока мы отвисали в Туве, я сделал для себя много новых открытий.
Во–первых, тувинки совершенно не умеют сосать и не желают этому учиться. Во–вторых, они жутко кривоноги и основной массой засранки. В–третьих, тувинцы совершенно не умеют пить и не желают этому учиться.
Каникулы, в общем, вышли у нас весёлые. С девочек собирала деньги та сифилитичка, про которую я говорил раньше. Девчонку звали Лера, и оказалась она на удивление толковой. Пока мы сидели подальше от города, она исправно возила деньги менту Серёже, держала остальных кобылок в узде и раз в неделю отзванивалась мне за всю х*йню. Торгашам с рынка и пары наших магазинчиков мы решили устроить отпуск от поборов. Пускай наберутся жирка. Дяде Серёже мы позвонили ближе к августу, и он рассказал нам, что, как только Шаман "пропал без вести", его шестёрки как с ума посходили. Начали резать друг друга, буянить. Короче, к концу лета сидели все, кого не успели завалить.
Ну а мы синячили, дули тувинскую шмаль, драли тувинских шмар, наслаждались природой Тувы и пили отвар из мухоморов.
В первых числах сентября приехали Самрины и привезли сумку с наличкой. Сказали, что это — наша доля с их муток по М–54. Шаман, мол, брал сильно больше, и они очень рады, что теперь могут работать под нашим крылышком. Мы были обрадованы и приятно удивлены суммой.
Вернувшись в город, мы первым делом прошлись по новому рынку, рассказали торгашам, что отпуск закончился, но есть и хорошие новости. Брать мы стали чуть поменьше. Точек на рынке прибавилось. Один из мужиков, который держал большую чебуречную, намекнул нам, что не плохо было бы скататься и на Саянский рынок, который раньше доили люди Шамана. Да и маленькая барахолочка в районе Юбилейной осталась тогда без хозяев.
Чтобы не особо загоняться, мы сразу пошли по администрациям рынка и предложили свои условия: к ценам на аренду торгового места они добавляют определённую сумму, которую раньше мы сами собирали. Мы свою дань с торгашей снимаем. Администраторы раз в месяц засылают нам наше бабло минус десять процентов за их услуги по сбору. Мы со своей стороны делаем так, чтобы торгашей не потрошили больше ни хакасы, ни менты. Из тех денег, что начали капать регулярно, пятую часть мы через дядю Серёжу начали засылать заинтересованным лицам. ППС–никам сразу надавали по рукам, и на рынки они перестали соваться.
Всё начинало работать, как отлаженный механизм. Всякой мелочевкой мы не занимались больше. Над головой были только мусора, которые кормились куда меньшими суммами, чем Шаман в своё время.
А в феврале 96–го на нас вышли абаканские.
Здесь я обойдусь без имён и без кличек, так как до сих пор немного ссу. Скажу только, что главным у ребят числился человек, вхожий в окружение младшего Лебедя. А с нами работал уже человек этого человека. Вояка на пенсии. Называть его для ясности буду Майором.
Майор позвонил мне и договорился о встрече на выходных. К тому времени я купил себе отдельную квартиру в сталинке на Советской, поближе к девочкам. Договорились увидеться в парке напротив дома. За зданием кинотеатра. Я вызвонил Мурзу и Бека, описал ситуацию. Бек настоял на том, что надо быть готовыми к худшему.
Мы поехали к Самриным с просьбой свести нас с их поставщиком стволов. Тура сразу скис, но мы надавили на гнилое, мол, если порешат нас, условия для бизнеса братьев могут нехило так ухудшиться. В итоге Тура раскололся, что покупал у знакомого омоновца из Красноярска. Мы взяли братьев в охапку, взяли с собой наличку и погнали на север.
В Красноярске Тура созвонился с этим мужиком, мы договорились встретиться вечером следующего дня в гаражном массиве между Павлова и железной дорогой.
Мужиков было двое. Один — здоровый подтянутый бык с выбритой башкой, что на морозе смотрелось жутковато. Второй больше похож на школьного учителя. Невысокого роста, сухонький, возрастом за сорок, в аккуратных очках и кожаной кепке на меху.
Нас запустили в один из гаражей, и мужичок в очках сразу предупредил, что за такой короткий срок достать удалось только туфту. Перед нами поставили деревянный ящик, в котором лежали два макара, сильно потёртая ксюха и сайга ещё первой модели, которые делались под трёхдюймовый американский патрон.
Бритоголовый показал на сайгу и сказал, что она горячая. Из неё уже завалили двух мусоров, так что, если кого–то из нас с ней повяжут, нам сразу п*здец. Макары были чистенькими, с завода их увели ещё до того, как отстреляли на картотеку. Потому стоили они в четыре раза выше среднерыночной цены. Ксюху через раз клинило от старости, и числилась она по новосибирскому РОВД.
Мы взяли макары, ксюху и по одному магазину на каждый ствол. Денег хватило почти впритык.
Вернулись в город мы как раз за три часа до встречи. Закинули Туру и Воротника домой, зашли ко мне, согрелись чаем с коньяком, малёха раскурились зимаком для храбрости. Разобрали Орудие, пошли на встречу.
Что сильнее всего запомнилось, так это бешеное желание срать. Вот серьёзно, голова чистая, настроение хорошее, тяжесть пистолета в кармане пальто приятно так успокаивает. На улице дубак, солнце село. А я хочу срать.
Вороны каркают с крыши погорелого кинотеатра. Людей вокруг нет, позёмка. Один фонарь горит на всю аллею, лавочки поломанные. И п*здец как хочется срать.
И от этой мысли так смешно стало. Что вот сейчас будет решаться судьба нас троих, а я только и думаю, как бы не обосраться. Ещё и Бек с автоматом под курткой. Свитер этот его у*бищный зелёный. Бек смотрит на меня, и я понимаю, что он тоже понимает, как это всё тупо.
И мы вдвоём закатываемся от ржача. И Мурза такой в своей шапочке "Чикаго булз" тоже ржёт. Со стороны парка показалась машина, а мы ржём, как в мультике.
Еле успокоились тогда. А ведь та истерика нам могла жизней стоить.
Здесь нужно сразу оговориться, что Майор, по ходу, был связан с тогдашней РНЕ, и ребятушки у него были соответствующие. Трое пацанов в камуфляже, в руках калаши, на груди кевлар. Сам Майор оказался мускулистым мужиком под полтинник. Казённое пальтишко, шапка–формовка, рожа здоровая, гладкая. Голос рявкающий, слова выговаривает чётко. Видать, был в своё время замполитом.
Короче, он не стал кота за х*й тянуть и сразу выложил нам расклады. Раньше Шаман с абаканскими был на ножах, но его теперь нет, и пора начинать работать на общую кассу. Вы, говорит, хоть ребята и толковые, но выше уровня обычной гопоты сами по себе не прыгнете. Тут завязываются серьёзные мутки. Люди старшей птицы садятся на угольные разрезы, москвичи готовы вкладываться в мойку золота, на севере Абакана готовится грандиозная стройка. Там вырастет целый район. Цены на недвигу вот–вот взлетят под небеса. А ваши рынки, мол, так, фуфло на постном масле. Сегодня они есть, завтра уйдёт нынешний мер, и их не будет. Город готовят под адвокатика из команды своих. Федералы скоро выделят деньги на ремонт дороги Черногорск — Абакан, и деньги эти будут осваивать строго нужные люди.
И вот при всех этих раскладах вы, соколики, будете тише воды ниже травы. Перед тем, как сунуться в какую–то тему, вы будете кататься ко мне в гости и спрашивать на это разрешение. Перед тем, как переходить кому–то дорогу, вы будете звонить мне и спрашивать, с кем этот человек дружит. И раз в месяц будете возить мне подарки за то, что я о вас пекусь, как отец родной. А местным мусорам вы, мол, засылать больше не будете. Дядя Серёжа ваш с весны уйдёт в отставку, потому как на х*й он никому не сдался здесь со своими амбициями. А тех, кто придёт ему на смену, Майор будет прикармливать сам из того, что мы ему привезём в подарок.
Ну, а коли нас это не устраивает, нас положат на месте, а семьи наши погибнут при странных обстоятельствах. Кто в квартире сгорит заживо, кто водки палёной напьётся, а кого и наркоманы ограбят с летальными последствиями.
Короче, от таких раскладов стало нам на душе погано. Только–только развернулись, задышали свободно, как тут же появились люди больше и голоднее нас. И поставили нас раком.
Мы согласились без особых вы*бонов. Пожали друг другу руки, и Майор со своими ребятами укатил. А мы вернулись ко мне и до следующего утра грустно напивались.
Весной 96–го в Хакасию пошли валом гробы из Чечни. Работников Степного разреза в очередной раз на*бнули на зарплаты. Мужики не видели денег уже полгода. ГРП окончательно расформировали, и моя мать осталась без работы. Контора осталась ей должна, но спрашивать было уже не с кого.
Короче, год начинался ху*во.
После той встречи с Майором работать не хотелось вообще. Тут ещё на политическом горизонте Черногорска начал маячить некий Пустошилов. Юрист по образованию. Мы с пацанами сделали вывод, что он и есть тот самый адвокатик, которому грел место нынешний мер. И точно, только он всплыл, как пошла движуха на закрытие продуктового рынка на Юбилейной.
Чтобы люди продолжали работать, часть мы отселили на окраину Саянского рынка, часть в район старого рынка. В доходе почти не потеряли, но ситуация вышла неприятная. Позвонили Майору, спросили, что за ху*ня. Он лишь посмеялся и сказал, чтобы мы привыкали.
Денег в городе стало мало, девочками почти никто не интересовался. Часть мы поставили на территорию к абаканским за процент, но те брать всех отказались. Остальные пытались работать вдоль трассы, но, учитывая п*здец с бензином, дальнобои по трассе практически не ездили.
По той же причине иссяк выхлоп с предприятия Самриных. Братья ходили по городу смурные и ломали голову над тем, как вернуть ситуацию в норму.
А в июле с зоны откинулся Фара и решил осесть в Черногорске.
Фара к Черногоску отношения никакого не имел. Сам он был из минусинских. Но почему–то решил, что Бек, которого он на зоне слегка приподнял, остался должен. Короче, Фара надумал сесть на всё готовое, оттяпав себе точки Бека.
Началось всё с того, что нам позвонил тогдашний администратор Саянского и в панике начал вопить в трубку про какого–то отморозка, который его чуть не убил. Приехали на место, посмотрели, прих*ели. Кабинет разнесён в щепки, администратору потоптались по голове, налички нет. Начали распрашивать мужика чё по чём. Тот говорит, что пришёл утром на работу, а дверь кабинета вскрыта. Внутри в столе копается какой–то мужик на вид рахитичный, с пузом, рожа небритая, татарская, сине–зелёный спортивный костюмчик. Администратор на него справедливо залупился.
Мужичок тут же озверел, набросился на нашего человека и начал его х*ярить. Чуть башку ногами не раскроил. П*здил и орал "Где Бек?! Где Бек?!".
Короче, мужика Мурза повёз на Девятый посёлок к знакомому хирургу, а я начал выпытывать у Бека, что у него за знакомые такие.
Бек сразу раскололся, что Фара был из блатных авторитетов. Короноваться вором из–за своего бешеного норова он до сих пор не смог, но братва Фару уважала. В Минусинске семья Фары ещё со времён позднего союза держала рынок ширева и торговала всем, от винта до ханки. Поставки они налаживали в некоторые ИТУ, в военные части, даже контачили с погранцами. С такими связями Фара на зоне не хило так взял всех за яйца. Через него ходила контрабанда, через него с воли гнали коней, какие–то щекотливые вопросы с администрацией решал тоже он.
В общем, когда Бек заехал с малолетки в новый дом, Фара взял его в оборот. Мотая срок, Бек хвостом ходил за авторитетом и всему у него учился. Когда пришёл срок на освобождение, администрация Беку предложила такие условия: а не хочет ли он или его матушка купить учреждению жигули? А то автопарк совсем гнилой. Если не хочет, ему сейчас организуют нападение на работника режима, отх*ярят по пяткам и накинут ещё пару годков.
Бек тогда совсем сник, а Фара предложил ему решить все проблемы в обмен на грев до конца его срока. Бек согласился, но, с тех пор, как вышел, так ни разу Фаре и не засылал.
Короче, косяк Бека надо было разруливать как можно быстрее.
В общем, мы прозвонились по всем своим точкам и предупредили торгашей, что, если к ним Фара заявится, пусть не залупаются и дают ему адрес Бека. Захочет денег, — пусть дают денег. Захочет продавщице присунуть, — пусть присовывает. Человек опасный, так что без х*йни. Неудобства возместим.
Сами мы поехали домой к Беку, оттуда вызвонили Мурзу, объяснили ситуацию. Достали коньяк, шмаль, сидим ровно. Ближе к полуночи стук в двери. Иду открывать. На пороге этот уркаган. Всё как по описанию. Здорово, говорю, Фара. Заходи, рассказывай, чего ты так грубо с нашими людьми обращаешься.
Ну, он в зал проходит и Беку с порога "Ну здравствуй, Оленька." И ржёт. А Бек аж позеленел и сжался весь.
Ну а фара закатывается и нам с Мурзой говорит, мол, вы, пацаны, в курсе, что пидорком проткнутым дела делаете? Я прих*ел слегка от таких раскладов. Говорю, ты поосторожнее с такими заявлениями, пассажир. Мы в курсах, что Бек тебе за услугу торчит не первый год, но ты кто такой, чтобы должника под пидораса подписывать? Фара пуще прежнего развеселился. Эта Олька, говорит, на зоне мне ханюшку минеты отстрачивала и нос не воротила. Да только жопку не давала. А как срок у Оленьки к концу пошёл, я и договорился с кумом, чтобы помог. Этому вашему Беку только про два годка напели, как он чуть не взвыл от тоски. Я ему и предложил услугу за очко. Так что, проткнутый ваш дружок, а значит и за вами никакого веса быть не может, раз с ним водитесь. Братве я об этом пока не говорил, и не скажу. Только дела сливайте под меня.
Я как карбида наглотался. Мурза сплюнул и на кухню ушёл. А Бек смотрит на этого Фару, и аж трясётся. Х*й знает, то–ли смеяться в пору, то–ли волком выть.
И пока я думал, Бек кинулся на Фару, повалил его на пол и принялся душить. А тот, хоть и рахитик на вид, вцепился дружбану моему в глотку ещё сильнее. Я метнулся к ним, начал этого Фару в лобешник ху*рить. Прибежал Мурза с кухни. Видит, что Бек уже синеет. Хватает с дивана подушку, прижимает её Фаре к голове, достаёт макар и через эту подушку ебашит два выстрела в упор.
Короче, говорю, х*й знает, что здесь сейчас произошло, но этот Фара по любому п*здобол. И смотрю на Мурзу. Внимательно так. Тот понял, согласился. Говорит, базара нет. Мало того, что отморозок, так ещё и п*здобол. А Бек ничего не говорит. И на нас не смотрит. Его трясёт, что п*здец.
Мы, короче, собрали гильзы, замотали Фару в ковёр и понесли грузить Мурзе в машину. Туда же подушку закинули. Мурза пошёл за Беком, я встрял у подъезда покурить. Вижу, идёт бекова Алинка. Чё как, спрашиваю. Говорит, на карьер ходила. Купалась. А что у Бека за дела сегодня? Чё он смурной такой? Отвечаю, что по работе запара. Дал ей денег, сказал, поживи пока у матери пару дней. Ну, или в Абакане перекантуйся.
Девчонка умница просто оказалась, спросила только, с ним нормально всё будет?
Говорю, нормально. П*здуй давай.
Ехали мы молча. По дороге забрали из гаража лопату и известь. Добрались до Сахарного, выгрузили ковёр со жмуром. Мурза пошёл за здание одного из цехов. Там земля мягкая была. Начал копать яму. Я раскатал ковёр, обшмонал Фару, забрал бабки, которые он за день успел натрясти, стянул цепку рыжую. Тут и Бек выполз из машины. Дай, говорит, нож. А у самого глаза потухшие, челюсть дрожит. Отвечаю, ты, мол, не переживай, мы закончили уже почти, нафига тебе нож? Бек орать начал. Нож, бл•дь, дай ему, и всё тут. Ну •••• с тобой, говорю. Дал свой охотничий. Он говорит, покурить сходи.
Отошёл подальше от машины, закурил, палю дорогу в обе стороны. Три ночи, самая темень. Ни души вокруг. Слышу сзади чавканье.
Оборачиваюсь. Вижу, как Бек молча *башит ножом труп Фары. Методично, удар за ударом. Сильнее и сильнее. Думаю, пускай оторвётся напоследок. Не стал ничего говорить.
Через час Мурза яму докопал. А на жмуре уже к тому времени ни одного целого места не осталось. Бек его буквально в решето искромсал. Кинули труп в яму, засыпали известью гашёной. Подождали ещё с полчасика, закидали землёй и камнями. Пока ехали домой, наблюдал за Беком. Пацан выглядел уставшим, но спокойным. Даже довольным немного.
Про ту историю мы больше ни разу не вспоминали.
К концу лета 96–го по деньгам у нас пошла полная жопа. Прибылей едва хватало на подарки в Абакан. Я даже с парламента перешёл на опал, настолько голохуевка была в бюджете. Начались перебои с доставкой жратвы в регион, на рынках процветал бартер. Парную свинину деревенские меняли на шмотьё, молоко обменивалось на водку, даже кедровые шишки были в ходу. Питальсь все с подсобных хозяйств да такого вот бартера.
Маманя моя после того, как ГРП приказал долго жить, консультировала болезных у себя на дому, а те ей таскали кто варенье, кто стиральный порошок. Романтичные девяностые, ага? Я *бал такую романтику, когда люди с образованием и опытом вынуждены вот так выкручиваться. Ладно мы, нас не так жалко.
Короче, мы с Мурзой пробили тему, где можно дёшево выхватить домашние вязальные машинки. У Мурзы специальность модельера, у меня дох*я свободных проституток, которые никому не нужны. Мы подключили Бека, скинулись остатками бабла, затарились оборудованием. Договорились в долг за помещение под цех на Девятом посёлке. Согнали туда самых толковых блядей.
Как Мурза учил их вязать, — это была музыка. Но он пацан толковый, талантливый. Сам наделал дох*я схем — выкроек. Машинки были с каретками. После выв*зки детали нужно было дополнительно сшивать. Если кто застал фабричные вязаные носки, которые реально были правый и левый, то вы в теме.
И х*йня завертелась. Пряжу мы доставали у абаканских оптовиков. В цеху стоял треск кареток сутки напролёт. Девахи работали посменно, кто на вязке, кто на панели.
Мы клепали свитеера, юбки, детские кофты, джемперы, даже носки и термобельё. А шмот развозили по торгашам, или сами меняли на рынках. Денег выходило не то, чтобы много, но голодать мы больше не голодали. Подарки Майору стали повесомее, некоторые девочки с улиц насовсем ушли. Лера, например, завязала промышлять п*здой, потому как от управляющей от неё толку было больше. Да и Мурза расцвёл. Занимался любимым делом.
Одно было во всём этом х*ёво. Ради такой мелочёвки, как мясо на столе и нормальные сигареты в кармане, рвать жопу приходилось просто в клочья. Да и транспортные проблемы этот гешефт не решал. Бензина в регионе практически не было, возилось всё железной дорогой.
Вначале следующего года Бек сделал своей Алинке предложение.
Расписались они почти сразу зимой. Без особой помпы. Загс, ресторан, домашняя попойка для своих, а на следующий день молодые рванули на неделю в Питер.
Свадьба хорошая получилась. Отчим алинкин ещё в прошлом году от своего туберкулёза отъехал и праздник не испортил.
Надарили молодым всякой х*ерги по приколу. По телеку тогда пичили наборы для канапе такие навороченные, так мать Алинки расщедрилась, и заказала им эту залупу. А там детали все мелкие, п*здец. Мы потом на квартире, когда молодые подарки открывали, долго угарали с набора.
Мурза сшил Беку аж два костюма. Понтовую двубортку с полосами и клубный на две пуговицы такого тёмно–зелёного цвета. Я Алинке подогнал кухонный комбайн и набор ох*енных ножей. Мне их на заказ наделал знакомый рукастый железячник аж из медицинской стали. А Беку я по приколу подогнал "Незнайку на луне" с цветными картинками. Обещал мне, что это первая книга будет в его жизни, которую прочитает.
Одно было х*ёво, батя Бека так на свадьбу и не пришёл. Мать его ничего не говорила, а пацан особо и не расстроился. В его жизни отец никогда не отсвечивал особо, и Бек уже как–то привык.
Через пять дней, как уехали молодые, стало известно, что батя Бека загремел в больницу с печёночной комой. И там же дал дуба.Бек смерть бати воспринял без рефлексии. Пригрузился, забухал на пару дней, сходил на могилу, а потом дальше в дела.
А дела попёрли интересные.
В марте братья Самрины намутили где–то аж два тридцатикубовых бензовоза. Полных 92–го.
Тура заехал ко мне в таком ажиотаже, что я сам загорелся. Да и вся мутка со стороны выглядела шикарно. Бензовозы пойдут ночью по М–54 из Красноярска на Кызыл. Как проедут Троицкое, мы встретим их, высадим водил и погоним машины сами. Тура и Воротник отгонят одну из цистерн в Минус тем мужикам, которые их на эту тему навели. Второй бензовоз заберём мы с пацанами. Четверть выхлопа с него зашлём братьям.
Расклад сладкий, но я понял, что пацаны слегонца слукавили. Со второго бензовоза они по любому тоже как–то нагреются. Говорю, давайте п*здеть друг другу не будем. Было бы всё так шоколадно, вы бы эту тему нам не палили. Так что, если мы трое тоже в эту телегу впрягаемся, то берём весь второй грузовик себе.
Тура поломался для приличия, но согласился быстро. Короче, стало понятно, что про второй грузовик для Минусинска он конкретно проп*зделся. Видимо, прокидать своего информатора эти двое с самого начала решили, а потом нас натравить, как причастных.
К вечеру погрузились по машинам, взяли стволы и погнали впятером на дело.
Договорились сразу, что работаем без мокрухи. За последние годы мертвечина как–то подза**ала. В общем, лица не палим, погоняла не палим, водил аккуратно высаживаем, машины уводим.
Подъехали на точку, встали на обочине, фары выключили. Взорвали ракету на пятерых, сидим, мёрзнем, ждём. Март ещё, су•а, холодный вышел. Воздух влажный, ветерок лёгкий, на улице минус пятнадцать всего, а продувает до костей.
Показались фуры. Идут гуськом на сорока. Прямо красота. Резко заводимся и встаём наперерез. Бек выскакивает из салона со своей ксюхой и даёт короткую очередь в воздух. Мы с Мурзой следом к кабинам, выволакиваем водил. Отводим к обочине, кладём на пузо, макары к затылкам. Мурза орёт на мужиков, типа лежать, не рыпаться! Чё суки, запомнили как мы выглядим? Машину запомнили? Жить хотите?
Один из водил такой: ну х*й знает, как вы выглядите, но ты с таким выговором Нерусский по любому. Мы с Беком заржали, а Мурза пару раз мужика въ*бал по почкам. Короче, говорит, будешь умничать, мы вас с дружком сейчас порешим. Ну тот в ответ, типа, ладно, чё ты, не будем больше вы*бываться.
Воротник и Тура загрузились в свой бензовоз и погнали восвояси. Мы втроём залезли во вторую фуру и тоже тронулись. Только отъехали на пару метров, Бек начал угарать, как еб*нутый. Ржёт и показывает мне на боковое зеркало. Я присмотрелся и тоже начал уссываться. Водилы стоят, машут нм руками и показывают на москвич Мурзы. Чечен тоже просёк, выматерился, затормозил вылез наружу. Я говорю, Бек, п*здуй за руль. А сам за Мурзой.
Подходим к машине, водилы сами стоят с нас угарают. Ну Мурза мне говорит, что мы уже п*здец, как косяков напороли, и эти двоих лучше бы всё–таки завалить от греха подальше. Я говорю, базара нет. Достаём стволы.
Тут один из водил и возмущается, вы чё, мол, пацаны, за "валить" с Турой разговора не было.
Опачки, какие интересные подробности. Ну ка, говорю, колись за новый расклад. Оказывается, что оба водилы раньше гоняли из Владика тачки и башляли Самриным за проезд. Так и познакомились. И тему с бензином братьям тоже подкинули они. Грузовики хозяином застрахованы, эти двое, если чё, в потерпевших. А за наводку братья их греют на двадцать процентов с одной из фур. Короче, я подъ*бку тогда верно понял.
Ну, говорим, извиняйте, мужики. Только это, вы в курсах вообще, что братья нам за вас ни слова не сказали? И, срастись всё по–другому, мы бы вас тут же и прикопали на обочине?
Короче, мужики децл приуныли, а мы с Мурзой решили, что Туру и Воротника нужно будет выставить на штраф для профилактики. Водилам предложили докинуть их до Черногорска, чтобы на трассе не мёрзли. Согласились. Погрузились в салон, проехали мимо Бека, тот подорвался за нами. Так и добрались до города.
А на спуске за Пригорском Мурза вдруг свернул на обочину и дал по тормозам. Говорит, что мы ещё с одной темой про*бланили. Куда мы денем тридцатикубовый бензовоз? Не к Беку же в гараж.
Короче, временно загнали фуру в тупик на Майском, оставили Бека охранять, сами погнали в город искать телефон. Звоним Майору. Так мол и так, извините, что посреди ночи. Не знаете ли вы, куда бы нам в столь поздний час деть бензовоз на тридцать кубометров. Майор в ответ вспылил, мол, ёб вашу мать, откуда вы, бл•дь, такие берётесь. Хероманты — импровизаторы, наркоманы — фокусники.
хвостик с вами, говорит. Гоните по такому–то адресу в Абакане. Притарите его там на неделю, за это бензовоз потом беру под реализацию, а бензин, так и быть, оставите себе.
На том и порешали.
Бензин улетал, как горячие блинчики. Распродали мы всё по частным заправщикам дня за три. Комерсы сами подъезжали и вывозили, даже с этим геморроиться не пришлось.
Отдавать цельный бензовоз Майору давила жаба, но не при нашем весе было лезть в залупу.
Косяк Самриных вскрылся. Они не стали отбрехиваться и честно проплатили штрафную. Водилы пару дней погудели с нами в Черногорске и уехали домой.
Короче, это был не грабёж, а один сплошной долбоебизм от начала до конца. Хорошо, что в итоге всё вышло не совсем через сраку.
Расскажу немного о Мурзе.
С выхлопа по бензину пацан купил себе здоровенного кавказца. Кобель — медалист. Раньше работал в ФСКН.
Сейчас ментовские кинологи тренируют собак на наркоту специальными финскими и норвежскими составами. Это, типа, гуманнее, не наносит вред здоровью собаки. И тренируют, в основном, сук. В 97 так собак никто не щадил. И на пенсию их можно было списывать уже лет в семь, так как нюх и почки вылетали быстро.
Кобе, этому псу, было уже восемь. Мурзе его подогнал бывший мусор из Канска, который сам ушёл на пенсию и забрал пса с собой. На пенсионные деньги на*бывали тогда даже бывших ментов, так что, кормить эту бандуру мужику было тупо нечем. Да и деньги нужны были.
Мурза от Кобы просто балдел. Пёс реально умён, воспитан, здоровенный, су•а. И при всём при этом торчал от хорошей конопли.
Короче, у нас будто своя химлаборатория появилась. Даёшь псу короб понюхать. Если химия, или на ацетоне вываривали, Коба сразу рычит и нос воротит. Если чистый гаш, или зимак, садится на жопу и начинает клянчить. Если у левого кента чек геры на кармане, Коба сразу в стойку и рычать.
Мы с пацанами такого красавца раз в неделю подогревали планом, так он за секунду всё сжирал, потом ложился на пузо и начинал залипать в стену.
Обалденный был пёс.
Такому псу в двухкомнатной квартире жить было ни с руки, поэтому решил Мурза купить себе частный дом. Денег он за эти годы децл прикопил, так как не сливал их по всякой х*йне, как Бек, и от родителей не съезжал, как я от матери.
Домик решили брать в Абакане, поближе к авто–рынку. Нашли пожилую семью, которая как раз собралась продавать свой и переселяться в Саяногорск. Один этаж, цементный кирпич, отдельная подстанция, канализация, отопление, горячая вода. И цена з*ебись. Внутр зал, кухня, спальная и маленькая столярка. Дворик только маленький, не развернёшься, но машину есть куда загнать, а это главное. Да и хули ещё хотеть за такие деньги?
Короче, подписали документы, загнали бабло, а через две недели Мурза уже заехал в свою новую недвигу и начал понемногу обставляться. Кобе в подарок на новоселье мы замутили конуру, заделанную снаружи под боярский терем. По приколу было, да и такой знатный пёс меньшего не заслуживал.
Иринка, сестра Мурзы, как раз заканчивала школу в мае, и решила поступать в Абакан. Там в 94–м как раз реформировался учительский институт. Был институт, стал Университет имени Катанова. Солидно, хули. Двчонка решила поступать на семейное право. А тут и новая недвижимость Мурзы в тему нарисовалась.
Ирка и Мурза всегда как–то по–особенному ладили. Я вот много вдел братьев и сестёр. Где–то нормально всё, где–то срач на пустом месте, где–то такая ненависть, что хоть пьессу ставь. А эти двое вообще ох*енно ладили. Мурза её читать учил ещё до школы, из больницы не вылезал, когда она в детстве с пневмонией как–то всю зиму провалялась. А Ирка выросла просто золотой девахой. Как мы с Беком не завалимся к Мурзе, нас и накормят, и напоят. Один раз, пока я с похмела отходил на чае, она мне успела куртку заштопать. Реально, ни разу такого не было, чтобы я или Бек ушли из дома Мурзы в грязной обуви, что когда Мурза с родителями жил, что потом, когда переехал. Вот бывает такое, ни*уя не попишешь.
Короче, как Мурза быт наладил, Иринка тем же августом поступила и переехала к нему. Родители их были просто счастливы, что дети вот так поднимаются.
Да и мы с Беком времени не теряли. Зазнакомились с кучей челноков, которые гоняли шмот из Турции, Греции и Китая. Со многими доп*зделись за сладкие цены, начали перепродавать нашим барыгам на рынки в Черногорск. Одного барыгу, который возил турецкие джинсы, хотели поставить на бабки какие–то левые фраера из местных. Мы заехали в гости к Майору, описали расклад, получили добро на бомбардировки. Забили шалупони стрелу.
Подъехали в три каски на пустырь, дождались, пока те пятеро подтянутся. Сами видно, что голых понтах. Головки побриты, костюмчики спортивные поглажены, туфельки вычищены, а сами лечат нам какую–ту пургу за понятия–х*ятия. Типа, нас люди знают, мы зоны греем, у нас менты в кармане. Слушаем и выхватываем с фраеров. Короче обычные каратисты из секции. Начитались Колычева, наблатыкались на пустом месте и решили в Тони Монтану поиграть.
Ушатали мы их с огромным удовольствием. Одному, который начал ногами в воздух махать, Бек в секунду перемолол ломом оба колена. Я вынес того, который стоял ближе всех ко мне. Левой за шкварник, правой сверху по переносице. *бало в кашу, фуфел в астрал, только пузыри кровавые из носа. Мурза замесил яйца в тесто самому здоровому. Тот аж взвыл, как собака. Блондинчик резвый рыпнулся на Бека. Тот замахнулся ломом, рявкнул "На жопу упал, бл•!". И тот реально отшатнулся и упал. Бек с разбега впечатал ему ногой прямиком в лобешник, и пацанёнок уплыл.
Последний, мелкий самый, слился. Упал на колени, запричитал, типа, пацаны, только не мочите. Я денег дам, я машину продам. Не ломайте, пацаны.
Бек такой осклабился, мол, чё, киса, здоровье больно дорого? Подходит к пацану, расстёгивает ширинку. Говорит, ну давай, соси прощения. Мелкий аж заплакал. Зажмурился, сделал губки бантиком.
А Бек заржал и начал ссать ему прямо на голову. П*здец, мы с Мурзой угарели с этой темы. Короче, с фраерков выпотрошили всё рыжьё и наличку и поехали по домам.
а романтику уголовщины в своё время Майор хорошо пояснил.
Подарки мы возили на левую квартиру в Абакане. В дом, где был магазин Палалар. Кирпичный такой, вы*бистый.
Квартира с голыми стенами, из мебели диван, журнальный столик и совковое кресло с красно–чёрной обивкой и деревянными ножками и подлокотниками. Ни занавесок, ни телевизора. Короче, казённый стиль, не за что уцепиться.
Он всегда в кресле, на столике всегда коньяк и пепельница. Хрустальная, тяжёлая.
Как–то раз привозим выручку, рассаживаемся на диван выслушивать политинформацию и расклады по республике. А Майор в тот день то–ли перепил, то ли просто приуныл. Посмотрел на нас кисло и говорит, мол, я вас, отморозков, всех ненавижу.
Топчете землю, дышите, срёте, еб*тесь кровоточите. Ничего выдающегося собой не представляете. И при этом на полном серьёзе считаете себя лучше других. Думаете, что всем нельзя, а вам можно. Вы, говорит, не понимаете, что право убить человека, гражданина, его надо заслужить сперва. Надо собой что–то действительно важное представлять, чтобы даже просто человеку заявить, что он неправ. А вы, говорит, бандиты, воры, новые русские, — вы хуже бешеных собак. И сами со дня на день подохнете, и остальную стаю норовите заразить. Вас стрелять надо на месте. Только пасть откроете, только взглянете на нормальных людей, и сразу, в тот же момент вам надо пулю в затылок загонять. Хорошие, умные люди смотрят на вас, как вы шикуете, как жизнь прожигаете, как легко другим ломаете судьбы, им вешаться хочется от безнадёги. Была бы моя воля, говорит, я бы прямо сейчас вам и всем вам подобным кровь пустил. Тюрьма вас не исправляет, вы там только крепче становитесь. А вас надо убивать. Для вашего же блага.
Да только такие, как вы, сейчас при власти. Но придёт время, и у власти будут уже, говорит, такие, как я. И вот тогда мы вам и Чечню, и Афганистан, и Приднестровье вспомним. И за каждого мальчишку, который жизнь положил за то, чтобы вы своих блядей сладко *бали, я вам всем в теле сделаю по дырке.
И заплакал.
Жалко стало мужика.
Но знаете что? *бал я его позицию. Были бы его принципы настоящими, он бы наше бабло не брал. А, раз брал, значит мало чем от нас отличался.
Слова словами, а цифры цифрами.
А вот теперь реальная жесть. Такая жесть, что даже меня в своё время перекосило на все сто восемьдесят.
Короче, сентябрь 97–го. Звонит Майор, говорит, тащи своих пацанов на Палалар, есть работа.
Пакуем наличку в подарок, едем, заходим на квартиру. Рассаживаемся по дивану. Майор смурной, серый прямо. Говорит мне, мол, Фашист, одна из твоих девочек вчера ночью обслуживала очень больших людей. Больше меня, вас, больше всей вшей говёной республики. И делали эти люди очень нехорошие вещи. Настолько нехорошие, что, если она начнёт рот открывать, будет всем ху*во. Короче, делайте, что хотите, но говорить она больше не должна.
Я пригрузился. Кто, спрашиваю. Майор отвечает, что Алёнка.
Я совсем стух. Алёна была просто заей. Шестнадцать лет в прошлом году исполнилось. Волосы светленькие, личико грустное немного, сама миниатюрная совсем, глазки добрые, губки ласковые. Золотце просто. Денег пока немного приносила, потому что не умел ещё ничего. Сама не детдомовская даже. Просто дочь алкашки с Девятого. Братика младшего тянула, пока мать спирт хлестала. Я её как раз недавно в Абакан на Пушкина поставил. Жалко было такую пусю на всякую шалупонь разбазаривать.
Спрашиваю, иначе что, никак?
Майор говорит, мол, не развози сопли по полу. Сказал же, хоть язык её отрежьте, хоть голову раскроите, но говорить она больше не должна.
Вышли покурили. Я говорю Беку и Мурзе, чтобы п*здовали домой. Сам всё сделаю. Мурза понял, что я на краю уже с таких раскладов. Говорит, что, мол, давай я сам её упокою. Ты не парься, она даже не поймёт ничего. Молотком по затылку *бану, и всё. Понимаю, типа, тебе жалко её, все дела, но надо делать. Иначе все поляжем.
Я говорю, иди ты в п*зду. Моя девочка, значит и ответственность моя. Нечего вам в это лезть. У*бывайте, пока мне башню не сорвало на х*й. А то поссоримся ещё.
Пацаны поняли всю тему, отстали, разъехались. А я погнал в синюю устрицу.
Так четырёхэтажная общага назвалась на востоке города. То ещё место. Там разная шваль ошивалась. И наркотой барыжили, и мокруху мутили. Но наших девочек там трогать боялись.
Алёне я в своё время комнату замутил на третьем этаже. С балконом даже.
Приезжаю, стучусь, открывает она мне. Спрашивает, чай будешь?
А я сморю на неё и колочусь реально. Х*й знает, что за изверги с ней развлекались. Короче, на левой руке безымянный палец и мизинец ей откромсали. Правая кисть в гипсе. Видимо, переломали. Лицо раза в два больше обычного. Опухшее, в кровоподтёках. На голове несколько прядей с корнем выдраны. Ох*еваю. Говорю, подождёт чай. Раздевайся. Дай взглянуть, что ещё с тобой творили.
Она улыбнулась грустно, скинула халатик.
Спина вся в тонких порезах и ссадинах. На груди ожоги от сигарет. Ягодицы в мясо изхлёстаны. На бёдрах гематомы. На шее след от верёвки.
су•а, страшно стало. Уж какую только мерзость я сам или кореша мои с людьми не творили. Но деваха, бл•дь, обычная деваха! Денег не торчит никому, приход не скрывает, другим людям жить не мешает. *би её на здоровье, ей за радость только. Она тебя и ротиком приласкает, и на ушко поворкует. Нах*я вот так? Какой кайф от этого?!
Спрашиваю, водка есть у тебя?
Приносит, наливает. Забираю поллитру, вылакиваю залпом половину. Них*я легче не становится. Говорю ей, Алёнушка, лапа моя, ты попала так, что дальше некуда.
Чё делать будем? При таких раскладах у меня один выход, валить тебя наглушняк и к Енисею в пакетах везти. Как эти у*бки вообще на тебя вышли?
А она грустная такая, не плачет даже. Говорит, что приехал Майор, забрал на частную квартиру. Там эти двое. Самим под сороковник, лица неприметные, пиджаки серые, сидят, дуют кокс. Говорят, садись с нами, девочка, отведай запах Никарагуа. Небось в своей Хакасии ничего краше мака не видела.
Села, занюхала, поплыла. Один ей на рот дал, потом начал *бать. Второй тоже решил присоединиться. Да только как Алёнка его ни ласкала, никак он не заводился. Психанул, начал её п*здить.
Второй ещё сильнее завёлся. Начали они вдвоём над ней измываься. Били по лицу со всей дури, резали, хлестали ремнями, бычки о сиськи и п*зду тушили. Та ревела, орала, а они только сильнее заводились. Один бельевую верёвку принёс, накинул ей на горло, вствил в жопу без смазки. *бал, бил по спине и душил, пока второй смотрел и х*й себе рукой наяривал. Потом первый ей веко держал, пока второй в глаз пытался спустить.
бл•дь. Я слушал и зверел и нах*й. А она рассказывает спокойно так, будто и не с ней всё происходило. А в конце спрашивает, что, мол, ты же меня убьёшь сейчас?
Я отвечаю, пошли бы они на х*й. Суки, бл•дь. Собирайся, говорю. Сделаем всё по–божески.
Собрали ё документы, шмотки, деньги. Посадил её в машину, погнали на север. Сам бухой был, гнал дико. Как только добрались до Красноярска, х*й знает. Поехали в емельяновский аэропорт. Алёнка поняла, к чему я клоню. Говорит, Фшист, ты дурак, п*здец. Отвечаю, мол, иди ты на х*й, заботливая, бл*. Я это не для тебя делаю. Для себя. Та такая, а братишка мой как же? А мать? Отвечаю, чтобы не тупила. Говорю, ты им только хуже сделаешь, если с радаров не уйдёшь. Так только ты в группе риска, а начнёшь отсвечивать, что будет с близкими? Вроде, поняла. Перестала вы*бываться.
Даю ей денег, говорю, иди за билетом на вечер, покупай, возвращайся. Но даже мне не вздумай говорить, куда съ*бёшь. Та ушла, купила, вернулась в машину. Сказала, что на завтрашнее утро купила. Поехали в город.
Зависли до следующего дня в "Востоке". Там в то время вопросов не задавали по поводу того, что я, жлобина, с малолеткой один номер на двоих взял.
Сгонял в аптеку, купил ледокаина, бритвенных лезвий и шприц. В хозяйственном на Красрабе купил электрический утюг. Из ех, коорые ещё без подачи пара были и могли одежду подпалить, если провафлишь.
Вернулся в номер, говорю, извини, мол, но за мою доброту и бабло мне от тебя потребуется услуга. Отдашь мне ухо на память.
Та не стала возражать. Влила в себя водки, я ей обколол ухо ледокаином. Поставил утюг греться. Повёл в ванную. Взял лезвие, прокалил зажигалкой. Сказал, глаза закрой.
Х*як, и откромсал левое ухо. Крови было, *баный в рот.
Прижал полотенцем рану, вывел в комнату. Прижёг рану утюгом. Кровь остановилась. Водкой протёр й шрам. Вроде ровно получилось.
У девахи шок, отрубилась. Положил её на кровать. Сам сел телевизор смотреть. Ухо в пакет замотал.
На утро еле разбудил девчонку. Рана распухла, п*здец. Я немного пригрузился. Снова сгонял в аптеку, купил антибиотиков.
Пришла дежурная по этажу номер принимать. Смотрит, вроде нормально всё. Заходит в ванную, а там жесть. Кафель в крови, унитаз в крови, пол в крови. Говорю, чё ты хочешь? Цикл. Лезвие бритвенное достаю, показываю. Спрашиваю, есть ещё вопросы?
Не было у тётки вопросов.
Сдали ключ, погнали на Емельяново. Высадил Алёнку у аэропорта. Та спрашивает, ты меня не будешь провожать? Говорю, не тупи. Буду знать, куда ты съ*бала, из меня это вытянут, если захотят. Так и вопросов нет.
Та полезла обниматься, причитать. Я ей говорю, да иди ты на х*й, лапа моя. Не искушай судьбу. Я это всё делаю не потому что ты такая хорошая. А потому, что сам трус ещё тот. А теперь у*бывай, и чтобы я тебя больше никогда в жизни не видел. Оставил её у аэропорта и погнал обратно в Хакасию.
В Черногорске отзвонился Майору, сказал, что всё сделал. Он помолчал, потом сказал, что всё нормально. Что так и должно быть. Спросил, можно ли к нему заехать вечером, подарочек отдать. Тот не понял, о чём я. Сказал, ну, заезжай, х*й с тобой.
Приехал вечером на Палалар. Зашёл в квартиру. Кинул на столик журнальный Алёнкино ухо. Сказал, это тебе, Майор, на память. В следующий раз, когда погонишь моих кобылок на развлечение своим гостям, взгляни на ушко.
Говоришь, что пацаны, которые в Чечне и на Приднестровье полегли на моей совести? Так вот, знай, су•а, что Алёнка теперь на твоей.
Разбавлю чернуху парой весёлых историй.
В Черногорске действовал местный телеканал "Виктория". Доход у них был только с двух тем. Днём на канале крутили рекламу местных и абаканских предпринимателей, а вечером начиналась программа поздравлений по заявкам. Миловидная девушка зачитывала поздравление с днём рождения, свадьбой или юбилеем, и запускался заказанный клип.
Всё остальное эфирное время на канале крутили фильмы с VHS. Вот такой у нас в городке был рассадник халявы. Львиную долю хороших фильмов я в своё время впервые увидел именно на "Виктории".
В начале января 98–го пацаны решили поздравить меня с днём рождения и арендовали под это дело весь эфирный день. С самого *баного утра. Я включаю телевизор, а там студия с девушкой, и она читает: "Дорогой Фашист! Братва поздравляет тебя с днём рождения, х*ё моё, счастья тебе и богатырского здоровья!". И улыбка до ушей. И включает клип Шофутинского про ненаточенные ножи. Как я ненавидел Шофутинского! И особенно эту конкретную песню. А только клип заканчивается, и девушка опять за своё. Пацаны поздравляют Фашиста и желают ему долгих лет жизни. И снова эта еб*чая песня про ножи. И так весь, бл•дь, день, по кругу. Девушка и стишки эти *банутые зачитывала, которые тётки друг другу пишут. Ну, там где рифма в духе "день рожденья — наслажденье".
К полудню меня уже дёргать начало от Шофутинского. Тут позвонили пацаны, ржут в трубку, суки. Поздравляют. Уссываются.
Вот так мы подкалывали друг друга периодически.
В мае того же года у нас выкупили новый рынок. Пришёл человек, сказал, что от администрации нового мера. Кинул нам чемоданчик с наличностью и предложил у*бывать. Мы попросили человека не уходить далеко и позвонили Майору. Тот подтвердил, что человек действительно имеет полномочия вести себя так нагло, и что мы не можем вскрыть его на месте. Спросил, сколько нам предложили. Мы назвали сумму. Майор ответил только, что ещё даже очень по–божески. К тому же, Саяны и старый рынок остаются всё ещё за нами. Не лезьте в залупу, короче.
Вскоре после того, как мы послушно съ*бали, новый рынок начали перестраивать. Лотки ликвидировали, дикарей гоняли, строили больше павильонов, разогнали всех, кто торговал близ здания Дома Быта.
Мы думали, куда перевести комерсов, которых до этого столько времени доили. Многим новая администрация рынка предложила заселяться в павильоны. Аренда была чуть больше, чем раньше, если считать вместе с нашей таксой. Люди соглашались. Тех, кто шёл в отказ, мы по доброй памяти передавали абаканским. Торгашей те расселяли по рынку близ автовокзала. Места хватало.
И, хоть вся эта ситуация и отдавала говном, мы из неё вышли, не потеряв лица.
Начали думать, как бы вложить выкуп за рынок.
Мурза предложил расширить наш гешефт с вязаньем. Докупить оборудование, переехать в нормальное помещение. Но здесь я пошёл в строгое отрицалово. Объяснил я пацанам свою позицию так: вязание наше даёт доход только потому, что дёшево и сердито.
Сейчас, вроде, закончился бардак в Чечне. У людей деньги снова понемногу водиться начинают. И куда они пойдут с деньгами, покупать наши кофты–юбки–свитера? Да х*й бы там. Совсем нищие будут брать китай, это ещё дешевле. Те же, кто побогаче, пойдут затариваться турцией и грецией. Шмотки из этих стран просто красивее, мы их тупо не переплюнем. И останемся мы с нашим бизнесом на х*й не нужны никому.
Короче, пацанов убедить удалось. Своё оборудование мы по–немногу тоже распродали. Из получившихся денег купили в Абакане парикмахерскую. Решили сделать из неё нормальный такой салон красоты. Мать Мурзы уговорили стать управляющей. Некоторые из освободившихся кобылок согласились перепрофилироваться в маникюрщиц–стилистов. Лерка тоже пошла в новый салон бухгалтером и заведующей по хозяйству. Девчонка реально умела крутиться. Косметику она доставала дешевую и нормальную, вроде. Клиенты не жаловались.Да и деньги считала грамотно.
На оставшиеся деньги мы купили в Абакане большой гараж под автосервис и маленький склад в Черногорске. Так, на всякий пожарный.
На запах гаража тут же прибежали братья Самрины и предложили себя в качестве управляющих. У них, мол, и опыт, и связи, и множество знакомых профессионалов на примете. от жестянщика до электронщика.
Мы так подумали, что хвостик с ними. Отдали гараж им на откуп. Обговорили процент, который хотим с нового предприятия видеть, договорились, чтобы без на*балова клиентов было. Не хотелось, чтобы новая фирма с самого начала закрепила за собой хуёвую репутацию.
С бумагами пришлось повозиться тогда. С матерью Мурзы проще было, мы весь салон красоты тупо на неё оформили, и все дела. С Турой и Воротником так было нельзя. Ребята уже два раза показали, что они по жизни кидалы. Нашли трёх разных юристов, поставили им задачу всё правильно оформить. Сравнили их варианты, потом собрали их всех в одной комнате и предложили им из этих вариантов нарисовать нам самый вкусный. Короче, оформили, вроде, всё грамотно.
Через два месяца автосервис начал работать, а салон красоты к тому времени уже начал приносить первую прибыль.
Чтобы хватило на всю х*йню, мы продали мерскому мужику наши места на старом рынке. Заплатил он чуть по–меньше, место там было не такое лакомое.
Мы, короче, были в конкретном ажиотаже по поводу новых начинаний. Не считая проституток, мы таким темпом полностью должны были легализоваться. Меньше головняков, меньше палева постоянного. И чернухи в жизни должно было поубавиться.
Да вот х*й бы там.
В конце Ноября мы с Мурзой отвисали у меня на хате, когда позвонил Бек. По голосу сразу стало понятно, что всё очень плохо. Он не стал в подробности вдаваться, только рассказал, что у него полное попадалово, и назвал адрес.
Адрес был знакомым. Двухэтажный жилой барак, слегка облагороженный в самом конце восьмидесятых. Два подъезда и по четыре квартиры на этаж. Район Солдатских домов, там все здания были такими. Даже новодел середины девяностых построили так же в два этажа и с такой же убогой планировкой.
Короче, по этому адресу жила Лера. После детдома, когда распределяли жильё, наёбывали наших сирот страшно. Кому–то доставался голый участок земли на окраине, куму–то квартира в заброшенном уже здании, кому–то просто вот такая халупа, как у Лерки. И было это ещё за счастье. Многих бывших сирот вообще было проще турнуть из республики по–дальше с документами на несуществующее жильё. Так они и ехали в тот же Красноярск за комнатой в общаге, а находили гулькин *й.
Короче, мы погнали в квартиру Лерки.
Ночь, темно, хоть глаза выколи. В подъезде ни одной лампочки не горит, во дворе тоже темень кромешная. Идём на второй этаж, стучимся. Открывает нам Бек. Из квартиры чем–то люто воняет. Он молча кивает в сторону зала. Заходим.
И, *баный в рот, меня аж затошнило. На диване валяется Лерка с распоротым снизу вверх животом. Реально, вскрыта, как по учебнику. От лобковой кости до самой грудной клетки. Потроха наружу, воняет говном и желчью. Кровью уже весь ковёр и диван пропитались.
А у стены сидит Алинка, держит в руках нож и смотрит на весь этот п*здец.
Семь лет назад отошёл от дел, осел подальше от родной республики, вложил деньги, тихонько живу на прибыли с ренты и схожу с ума. Последние несколько месяцев пью не просыхая. Вспоминаю всю х*йню.
В общем, я рассказываю, вы не обращаете внимания. Это не для вас, это для меня.
Лето 1992–го. Я заканчиваю Горный техникум. На дворе полный п*здец. Мать работает в ГРП, контора ещё не на грани, но уже вот–вот. В воздухе запах безнаказанности, на улицах нищета. Из колонии № 30 откидывается Бек, старинный мой кореш ещё по школе.
На дворе конец августа, я и Мурза, приятель со двора и хороший дружбан, торчим у КПП и ждём, когда выйдет Бек. Радуемся, обнимаем пацана. В Абакане хорошая погода. Идём надираться в кабак возле ЖД вокзала.
Бек сильно изменился. Всё такой же мелкий, но теперь ещё более дёрганый. Он старше нас с Мурзой, но выглядит совсем пацаном. Тело в наколках, рубашка в клеточку, зубы уже начали гнить. Пьём пиво, Бек говорит о своём сроке.
Бек сел за нанесение тяжких телесных. На самом деле это была попытка грабежа, но Бека взяли ещё в процессе, так что, статья была по–проще.
Сидел парень тяжело. Когда его взяли, ему было шестнадцать. Два года на малолетке, потом на тридцатой колонии. Про малолетку он даже не стал особо рассказывать.
Показал первую наколку. Роза за колючкой на груди слева. На плечах ножи, черепа, решётки. На спине ветхая колокольня с крестом на крыше. На левом локтевом сгибе путина. Бек сознался, что ставился ханкой, пока сидел. Был подгон с вол его тусовке.
Солнце садится, пиво пьётся. Мы про свои дела рассказываем.
Мурза по происхождению чечен из Хасавьюрта. Родители его привезли в Хакасию ещё совсем пацаном. Батя геолого–разведчик по образованию. Мать — парикмахерша. Нормально устроились на новом месте. Без шика, но нормально. У мурзы младшая сестра, Ирина. Учится в школе. А сам он закончил Текстильный. Специальность — модельер. Серьёзно.
У меня отец остался в Красноярске, а мать получила вышку медицинскую и ухала от него в Черногорск работать. А отцу наплевать было. Он водилой работал на скорой. Не знал даже, что она беременной уехала.
Вот такая у нас была троица.
Побухали, сели на последний автобус до Черногорска, дошли до родного двора, распрощались.
Бек у матери отсел. Та работала на пищекомбинате. Я перебивался подработками, то грузчиком, то водилой, то цемент месил на стройке. В городе появились первые люди с деньгами, начал разрастаться коттеджный посёлок, ссаный Кедровник. Работа была.
А вот Мурза влетел. Искож шёл к тому, чтобы на*бнуться со дня на день. Работы у него не было. Я его подхватил к себе на стройку частного дома для одного мутного мужика, который имел несколько торговых точек на новом рынке.
В октябре мы снова встретились с Беком.
Бек предложил нам заработать по–чёрному. Вынеси со склада пищика несколько ящиков с тортами.
Мы особо не рефлексировали, я попросил на день газик у соседа, "с блядями погонять". Ночью подъехали к складу, мать Бека нам открыла и пошла обратно в сторожку еб*ться с охранником. Мы забили газик под завязку тортами и дали дёру. А на следующее утро мотались по Абакану и Минусинску, распродавая всё. Заработали не так много, но быстро. И вошли во вкус. Я прям дёснами почуял, что дальше цемент месить — тухляк.
Короче, через неделю мы уже начали пробивать, как вынести склад на монтажках. Мужик, который владел складом, одну половину сдавал строителям, вторую половину продуктовому магазину. И ещё был закуток, в котором он сам ночевал.
Между двумя половинами склада был небольшой заборчик. Кусок магазина примыкал к одноэтажному зданию. Мы с Беком залезли по дереву на крышу этого здания, пока Мурза ждал на батиной тачке со стороны ворот.
Спрыгиваем, Бек идёт прямиком к закутку, где хозяин спит. Пинком открывает дверь, достаёт из кармана свинцовую болванку и начинает х*ярить мужика ею по голове. Я ох*ел. За несколько секунд Бек раскроил ему череп в кашу. Потом пояснил, что из–за этого мужика он в своё время и сел.
Охуевать дальше некогда было. Похватали упаковки со сникерсами–баунти, с жвачками, несколько ящиков "Кутузова" и "Дагестанского". За этим и шли, вроде. Открыли ворота, загрузили Мурзу, погнали на гараж к Беку. Разгрузились, выхватили пару бутылок "Кутузова" и пошли по домам. Попутно нажрались. Мурзе мы с беком ничего ро мужика не рассказали. Хотя и скрывать особо смысла не было. Уже через пару дней вся округа говорила о покойнике. Но общественная молва решила, что его укокошил владелец строительной фирмы. Мол, хотел у него склад отжать.
Нас никто не искал особо. Коньяк мы за неделю распродали, пару бутылок вылакали сами.
А потом была зима.
В декабре меня решил прокидать на бабки тот мужик, у которого я на стройке коттеджа летом вкалывал. Сам он был хакасом. И другим хакасам, которые работали на стройке, он заплатил. А остальным не заплатил. Просто сказал, нет денег. Идите в милицию, доказывайте, что я вообще вас знаю.
Короче, я предложил Беку и Мурзе обнести его, когда повезёт выручу с рынка.
Пасли до двадцатых чисел. Пробивали через торгашей, с которых он грелся. Когда он в очередной раз повёз кассу домой, мы стопанули его посреди Кедровника, отх*ярили и забрали деньги. А он начал говорить, мол я Шамана знаю, вам п*здец теперь. Ну мы решили, что надо это дело как–то замять. Засунули мужика в багажник к Мурзе и погнали на заброшенный Сахарный завод.
Выгрузили. Снова отх*ярили. Видим, что хакас начал сдавать. Запел нам, чтобы не убивали, что он нам свои точки на новом рынке отдаст. Ну, Бек справедливо решил, что, если мы его отпустим сейчас, он свои обещания не выполнит. Надо было его решать.
Мурза достал нож сказал, что мы все должны его по разу ударить, чтобы никто из нас потом ментам не рассказал.
Трупак мы прикопали возле городской свалки.
Изъятую кассу и разделили на троих.
С января 93–го мы начали собрать с тех торгашей, которых до этого потрошил покойничек. Зима хлебная получилась. Матери я купил шубу. Мурза москвич себе купил.
К концу марта объявился пресловутый Шаман. Идём мы с Беком по рынку, собираем с торгового ряда, где шмотьём торговали. А одна торговка нам деньги не даёт и говорит, мол них*я вы парни не работаете как надо. К ней тут на днях заходили хакасы, дань уже собрали. И хотят вдеть нас.
Мы присели на палево. Бек сперва хотел залупиться и въ*бать тётке пару раз в зубы, но тут же объявились хакасы.
Стволы к бошкам, нас тащат в машину. Повезли на Майский посёлок. Так одноэтажный но здоровый частный дом. Зводят нас во двор. Собаки лают. Выходит из дома пожилой мужик. Жирный, усатый. Говорит, что он Шаман. Вы, говорит, ребята, на*бнули Потыльчакова. Вас надо на месте решить. Но вот вам акое предложение. Половину с рынка раз в месяц будете мне возить, и со всех своих муток на стороне так же половину мне. И по первому моему звонку в любую точку мира, готовые раздавать и получать п*зды.
Мы согласились, хули.
Мурзу ситуация сильнее всего нагрузила. Горячий горец, гордый, что с парня взять. Но мы с Беком объяснили ему, что либо так, либо нам всем п*здец.
Короче, с рынка мы теперь почти ничего не видели. Хоть Шаман и сказал, что хочет видеть половину, но его выручка не волновала. Приходилось отдавать либо почти всё, либо потрошить торгашей до косточек. Одного мужика Бек засремал до такого, что тот продал место и съ*бал из города.
Мы решили больше такого не делать. Доход с рынка шёл мимо нас. Дньги мы делали мелочёвкой на стороне. Пара гоп–стопов, пара угонов, взяли под крылышко несколько магазинчиков. Но шаман прочухал, выставил нас на штраф, и с этих магазинчиков мы так же больше ничего не видели.
Так прошёл весь 94–й. Мы много пили. Раза четыре Шаман таскал нас на разборки с Абаканскими. Осенью мы мотались в Усь–Абакан, чтобы выставить на бабки мужика, который барыжил краденым.
История получилась паскудная.
Мужик — обычный урка. Зовут его Олегом. Живёт с бабой, своим мелким сыном и её дочкой лет пятнадцати. У нарколыг скупает краденую технику и потихоньку перепродаёт её.
С порога говорим, что по чём. Но Олег оказался то ли принципиальным, то ли наблатыканым. Послал нас в п*зду, сказал, хоть режьте, хоть пиздите, а денег вы с меня не увидите. У меня, мол, с зоны туберкулёз, мне терять нечего.
Короче, мы его давай х*ярить. Баба его в крик, мелкий убежал на улицу и дал дёру в сторону реки. Бек говорит, что раз мужику похую всё, он сейчас его дочку будет *бать.
Олег этот заржал, говорит, что ему плевать. Типа, он сам падчерицу уже не первый год по*бывает. Ей, мол, только за радость.
Тогда Бек нагул этого урку раком, пару раз у*бал его по башке, стянул с него портки и сказал, что сейчас его самого в*ебет, если деньги не нарисуются.
Деньги нарисовались. Мужику мы сказали, что теперь будем заезжать раз в две недели.
И тут с кухни вышла Алинка, его падчерица. Красивая девчонка. В мать чем–то. И я сразу понял, что Бек, глядя на неё, поплыл. При чём не просто семя в голову еб*нуло. Влюбился по ходу.
Виду он тогда особо не подал, но мужику сказал, что, если тот падчерицу ещё пальцем тронет, Бек его заржет.
С тех пор, когда мы катались в Усть–Абакан за баблом, Бек всё время проводил с Алинкой. Таскал ей сладости всякие, кассеты с музыкой, центр музыкальный. Со временем начал её к себе возить. Мать его как раз к бывшему мужу (его отцу) снова переселилась, и он девчонку к себе перевёз.
В меньшей степени скотом он не стал. Блядей мы *бали всё так же. Но при всём при том о своей "Алиночке" бек всегда говорил с какой–то несвойственной ему нежностью.
Тем временем мы с Мурзой решили нагреться на проститутках с Советской.
И идея эта была ху*вая.
Городок маленький, все всех знают через кого–то. Так что, просто так черногорские девчонки проституцией не занимались. Могли давать за подарке хоть собакам некоторые, но вставать на панель считалось западлом. Салонов в городе не было тогда, так что, классической проституцией промышляли в основном детдомовские кобылки.
А в те годы продажную п*зду любого возраста контролировали строго мусора. У девок даже мамки не было, собрал с них один опер, дядя Серёжа. И засылал наверх тоже он.
В общем, мы пообщались с девочками и поняли, что из дяди Серёжи мамка никакая. Клиенты их и п*здили по чём зря, на гонорары нагревали. А погону всё было по х*ю, знай, соси да засылай.
Мы пошли к этому мужику с предложением. Давай типа мы будем тебе возить бабло, заботиться о девчонках, чтобы клиенты товар не портили, а ты и чище будешь, и геморроя меньше наживёшь.
Согласился.
Только под новый год мы поняли, в какой блудняк ввязались.
Сперва мы, как белые бизнесмены, задружились с городскими бомбилами. Сразу попёрло больше клиентов. Потом оказалось, что два таксиста чаще пользуются девочками, чем катают их. Сломали мудакам ноги, остальные, вроде, попритихли.
Потом выяснилось, что некоторые из проституток берут доплату за секс без резины. И по городу уже пополз гепатит. Детдомовские, хули с них взять?
Задружились с дерматовенерологом. Загнали ему наших кобылок на обследование. Выяснилось, что у троих СПИД, у двух гепатит и одна больна кровяным сифилисом. Это когда шанкра нет.
К тому же, каждая вторая ширялась.
Больных турнули из города, сифилисную положили на лечение, больно много денег делала, грешно было выгонять.
Остальным надавали по щам, чтобы не забывали про резину. Мурза их даже в Текстильный гонял на лекцию о венерических болезнях. П*здец, это была комедия.
Потом мы начали выяснять, где девчонки доставали ширево. Вышли на барыгу из табара с Аэродромного. Решили подключить Бека.
Выяснилось, что Бек всё это время брал у барыги героин для себя. Я прих*ел и ввалил дружбану пи•ды.
Тот отбрехался, мол по вене он с зоны не ставится только нюхает. Обещал завязать.
Барыгу из табора через ару дней нашли мёртвым. Кто–то раскроил ему голову топором. Бек сказал, что это сделал он, потому что доверие друзей ему важно. Мурза пустил по городу слух, что любой барыга, продающий нашим кобылкам, может оказаться на месте этого цыгана.
В мае 95–го мы с дядей Серёжей, его ментовскими друзьями и Мурзой кутили в Сауне на юге города. бл•ди, бухло, трава, один из мусоров привёз из Москвы бутылку текилы. Голубая Ольмека. Понт для наших еб*ней.
Я был собой доволен, дел шли хорошо, Шаман начал отпускать поводок, видя, что выхлоп от нас с пацанами большой, и на*бывать мы его не пытаемся. По разброркам нас больше не гоняли. Деньги шли не колоссальные, но вкусные. А, учитывая, какой п*здец творился в регионе с зарплатами, жил я шоколадно на фоне остальных.
И тут этот Серёжа начал маячить мне про своих родственников. Братья Самрины, Ту`ра и Воротник. Ребята брали деньги с перегонов, которые возили тачки из Владивостока. За проезд на юг по М–54 каждый перегон платил этим двоим. Парни, как оказалось, засылали Шаману. И горели желанием познакомиться со мной, Беком и Мурзой.
И так, братья Самрины. Мутные ребята. Старшему тридцать, младший — мой ровесник. Живут с родителями и ещё тремя младшими братьями в в большом частном доме на два этажа. Старший, который Тура, женат. Ждёт через полгода дитё.
Отец их юрист на пенсии. В своё время хитро крутанулся с ваучерами работников СаАЗ на пользу Дерипаске. Мать каким–то образом подвязана с хакаским филиалом "Хапёр–инвест". Короче, семья богатая, но не совсем понятно с чего.
Встречались мы с этими ребятами в саду их дома. Беседка, грузинское вино, инжир, все дела. Говорили они в основном. Сказали, что Шаман в последнее время стал жаден. С М–54 они почти весь выхлоп с начала года заслали ему на карман, а самим скоро нечего будет есть. Говорят, мол, у вас, пацаны, репутация. Знакомства некоторые в органах. Девочки о вас хорошо отзываются, что не жадные, не отмороженные. На новом рынке торгаши довольны, что их хакасы до нитки перестали обирать. Короче, вы работаете и не мешаете работать другим. А это, говорят, сейчас самое главное.
Ну мы поняли, к чему разговор идёт. Говорим прямо. Пацаны, мы бы какими хорошими не были, но у Шамана стволы и много людей, а у нас только мы сами.
Ну нам Тура и намекает, что вся организация Шамана только на нём самом и держится. Не станет усатого, остальные перегрызутся. Выше плинтуса ни одному из своих людей он подняться не даёт, так что и авторитетов особых среди узкоглазых нет. Стоит Шаману исчезнуть, менты махом начнут давить его шалупонь. А Орудие, говорят, не такая большая проблема.
Уходили мы со встречи в смешанных чувствах. Я сразу признаюсь, что зассал. Стрелять мне никогда не доводилось, в армии я не служил, а такое большое дело проворачивать просто боялся. Никогда не чувствовал себя достаточно большим человеком, чтобы вот так просто менять расклады в целом городе, хоть и маленьком.
Мурзе эти два брата тоже не понравились. Он сказал, что эти папины детки решили чужими руками жар загрести. Где гарантии, что в один прекрасный день мы им так же поперёк горла не встанем?
А вот Бек идей прямо загорелся. И заявил, что он пойдёт на мокруху по любому. А вы, пацаны, говорит, хотите — присоединяйтесь. Не хотите, — ваше право, не заставляю. Но имейте в виду, я дурак, я всё и один могу сделать. Только потом в друзья ко мне не набивайтесь.
Через две недели мы сидели на хате у Бека и ждали Самриных, которые должны были привезти стволы.
Пришёл младший, Воротник. Принёс спортивную сумку, в ней два ПП–91–01 и четыре магазина к ним, два заряженных макара. Спросил, что мы с этим будем дальше делать? Ну мы ответили, что это уже не его проблема, а мы уж как–нибудь разберёмся. Поблагодарили его, распрощались. Мурза сразу предложил схоронить стволы у Бека в гараже до нужного дня.
В общем, взять Шамана мы решили, когда он в следующий раз должен был поехать рыбачить в район Мохово. По очереди тихонько пасли его дом, держали уши открытыми. Когда тот в конце июня по утру сел с одним из своих ребят в машину, мы тут же упали ему на хвост. На улице половина четвёртого утра, туман, сыро. Держались на расстоянии. Я за рулём, Бек и мурза с кедрами по правой стороне. Когда проехали Пригорск и свернули в сторону Енисея, поравнялись с их машиной. Пацаны начали пальбу, тут же ранили водителя. Тот по тормозам, мы тоже и наперерез. Бек с Мурзой выскакивают из машины и бегом к волге. На ходу дошмаляли магазины. Я тоже выскакиваю, подбегаю к машине Шамана. Вижу, что хакасам уже пришёл п*здец. У водилы грудь и шея прострелены. Нижняя челюсть разворочена в щепки. Шаман пытался выскочить из машины, но не успел. Ему Бек прострелил скулу навылет. Короче месиво.
Тела мы сложили на заднее сидение, Мурза сел за руль Волги и поехал следом за нами к северному обрыву. Там место хорошее было, с севера большая помойка, с юга гора. Не видно ничего. Да и Енисей в том месте глубокий и холодный, там отродясь никто не плавал и не рыбачил.
Подогнали волгу к обрыву. Мурза сказал, что стволы тоже надо утопить. Бек залупился сперва, мол штука хорошая, смыслы от халявы избавляться. Но Мурза справедливо рассудил, что мы не знаем, откуда эти братья достали Орудие, и сколько ещё жмуров на нём висит. За свои грехи сидеть, — это одно, а вот чужих покойников на себя брать — дурной тон. В общем, слили мы из волги топливо, все стволы и остатки боеприпасов протёрли бензином, протёрли ручки волги, залили салон на всякий пожарный и подожгли вместе с покойничками. Подождали, когда всё прокоптится хорошенько, столкнули машину в реку, посидели на дорожку и поехали домой.
После того дня мы на пару месяцев заховались в Кызыле и не высовывали носа.
Пока мы отвисали в Туве, я сделал для себя много новых открытий.
Во–первых, тувинки совершенно не умеют сосать и не желают этому учиться. Во–вторых, они жутко кривоноги и основной массой засранки. В–третьих, тувинцы совершенно не умеют пить и не желают этому учиться.
Каникулы, в общем, вышли у нас весёлые. С девочек собирала деньги та сифилитичка, про которую я говорил раньше. Девчонку звали Лера, и оказалась она на удивление толковой. Пока мы сидели подальше от города, она исправно возила деньги менту Серёже, держала остальных кобылок в узде и раз в неделю отзванивалась мне за всю х*йню. Торгашам с рынка и пары наших магазинчиков мы решили устроить отпуск от поборов. Пускай наберутся жирка. Дяде Серёже мы позвонили ближе к августу, и он рассказал нам, что, как только Шаман "пропал без вести", его шестёрки как с ума посходили. Начали резать друг друга, буянить. Короче, к концу лета сидели все, кого не успели завалить.
Ну а мы синячили, дули тувинскую шмаль, драли тувинских шмар, наслаждались природой Тувы и пили отвар из мухоморов.
В первых числах сентября приехали Самрины и привезли сумку с наличкой. Сказали, что это — наша доля с их муток по М–54. Шаман, мол, брал сильно больше, и они очень рады, что теперь могут работать под нашим крылышком. Мы были обрадованы и приятно удивлены суммой.
Вернувшись в город, мы первым делом прошлись по новому рынку, рассказали торгашам, что отпуск закончился, но есть и хорошие новости. Брать мы стали чуть поменьше. Точек на рынке прибавилось. Один из мужиков, который держал большую чебуречную, намекнул нам, что не плохо было бы скататься и на Саянский рынок, который раньше доили люди Шамана. Да и маленькая барахолочка в районе Юбилейной осталась тогда без хозяев.
Чтобы не особо загоняться, мы сразу пошли по администрациям рынка и предложили свои условия: к ценам на аренду торгового места они добавляют определённую сумму, которую раньше мы сами собирали. Мы свою дань с торгашей снимаем. Администраторы раз в месяц засылают нам наше бабло минус десять процентов за их услуги по сбору. Мы со своей стороны делаем так, чтобы торгашей не потрошили больше ни хакасы, ни менты. Из тех денег, что начали капать регулярно, пятую часть мы через дядю Серёжу начали засылать заинтересованным лицам. ППС–никам сразу надавали по рукам, и на рынки они перестали соваться.
Всё начинало работать, как отлаженный механизм. Всякой мелочевкой мы не занимались больше. Над головой были только мусора, которые кормились куда меньшими суммами, чем Шаман в своё время.
А в феврале 96–го на нас вышли абаканские.
Здесь я обойдусь без имён и без кличек, так как до сих пор немного ссу. Скажу только, что главным у ребят числился человек, вхожий в окружение младшего Лебедя. А с нами работал уже человек этого человека. Вояка на пенсии. Называть его для ясности буду Майором.
Майор позвонил мне и договорился о встрече на выходных. К тому времени я купил себе отдельную квартиру в сталинке на Советской, поближе к девочкам. Договорились увидеться в парке напротив дома. За зданием кинотеатра. Я вызвонил Мурзу и Бека, описал ситуацию. Бек настоял на том, что надо быть готовыми к худшему.
Мы поехали к Самриным с просьбой свести нас с их поставщиком стволов. Тура сразу скис, но мы надавили на гнилое, мол, если порешат нас, условия для бизнеса братьев могут нехило так ухудшиться. В итоге Тура раскололся, что покупал у знакомого омоновца из Красноярска. Мы взяли братьев в охапку, взяли с собой наличку и погнали на север.
В Красноярске Тура созвонился с этим мужиком, мы договорились встретиться вечером следующего дня в гаражном массиве между Павлова и железной дорогой.
Мужиков было двое. Один — здоровый подтянутый бык с выбритой башкой, что на морозе смотрелось жутковато. Второй больше похож на школьного учителя. Невысокого роста, сухонький, возрастом за сорок, в аккуратных очках и кожаной кепке на меху.
Нас запустили в один из гаражей, и мужичок в очках сразу предупредил, что за такой короткий срок достать удалось только туфту. Перед нами поставили деревянный ящик, в котором лежали два макара, сильно потёртая ксюха и сайга ещё первой модели, которые делались под трёхдюймовый американский патрон.
Бритоголовый показал на сайгу и сказал, что она горячая. Из неё уже завалили двух мусоров, так что, если кого–то из нас с ней повяжут, нам сразу п*здец. Макары были чистенькими, с завода их увели ещё до того, как отстреляли на картотеку. Потому стоили они в четыре раза выше среднерыночной цены. Ксюху через раз клинило от старости, и числилась она по новосибирскому РОВД.
Мы взяли макары, ксюху и по одному магазину на каждый ствол. Денег хватило почти впритык.
Вернулись в город мы как раз за три часа до встречи. Закинули Туру и Воротника домой, зашли ко мне, согрелись чаем с коньяком, малёха раскурились зимаком для храбрости. Разобрали Орудие, пошли на встречу.
Что сильнее всего запомнилось, так это бешеное желание срать. Вот серьёзно, голова чистая, настроение хорошее, тяжесть пистолета в кармане пальто приятно так успокаивает. На улице дубак, солнце село. А я хочу срать.
Вороны каркают с крыши погорелого кинотеатра. Людей вокруг нет, позёмка. Один фонарь горит на всю аллею, лавочки поломанные. И п*здец как хочется срать.
И от этой мысли так смешно стало. Что вот сейчас будет решаться судьба нас троих, а я только и думаю, как бы не обосраться. Ещё и Бек с автоматом под курткой. Свитер этот его у*бищный зелёный. Бек смотрит на меня, и я понимаю, что он тоже понимает, как это всё тупо.
И мы вдвоём закатываемся от ржача. И Мурза такой в своей шапочке "Чикаго булз" тоже ржёт. Со стороны парка показалась машина, а мы ржём, как в мультике.
Еле успокоились тогда. А ведь та истерика нам могла жизней стоить.
Здесь нужно сразу оговориться, что Майор, по ходу, был связан с тогдашней РНЕ, и ребятушки у него были соответствующие. Трое пацанов в камуфляже, в руках калаши, на груди кевлар. Сам Майор оказался мускулистым мужиком под полтинник. Казённое пальтишко, шапка–формовка, рожа здоровая, гладкая. Голос рявкающий, слова выговаривает чётко. Видать, был в своё время замполитом.
Короче, он не стал кота за х*й тянуть и сразу выложил нам расклады. Раньше Шаман с абаканскими был на ножах, но его теперь нет, и пора начинать работать на общую кассу. Вы, говорит, хоть ребята и толковые, но выше уровня обычной гопоты сами по себе не прыгнете. Тут завязываются серьёзные мутки. Люди старшей птицы садятся на угольные разрезы, москвичи готовы вкладываться в мойку золота, на севере Абакана готовится грандиозная стройка. Там вырастет целый район. Цены на недвигу вот–вот взлетят под небеса. А ваши рынки, мол, так, фуфло на постном масле. Сегодня они есть, завтра уйдёт нынешний мер, и их не будет. Город готовят под адвокатика из команды своих. Федералы скоро выделят деньги на ремонт дороги Черногорск — Абакан, и деньги эти будут осваивать строго нужные люди.
И вот при всех этих раскладах вы, соколики, будете тише воды ниже травы. Перед тем, как сунуться в какую–то тему, вы будете кататься ко мне в гости и спрашивать на это разрешение. Перед тем, как переходить кому–то дорогу, вы будете звонить мне и спрашивать, с кем этот человек дружит. И раз в месяц будете возить мне подарки за то, что я о вас пекусь, как отец родной. А местным мусорам вы, мол, засылать больше не будете. Дядя Серёжа ваш с весны уйдёт в отставку, потому как на х*й он никому не сдался здесь со своими амбициями. А тех, кто придёт ему на смену, Майор будет прикармливать сам из того, что мы ему привезём в подарок.
Ну, а коли нас это не устраивает, нас положат на месте, а семьи наши погибнут при странных обстоятельствах. Кто в квартире сгорит заживо, кто водки палёной напьётся, а кого и наркоманы ограбят с летальными последствиями.
Короче, от таких раскладов стало нам на душе погано. Только–только развернулись, задышали свободно, как тут же появились люди больше и голоднее нас. И поставили нас раком.
Мы согласились без особых вы*бонов. Пожали друг другу руки, и Майор со своими ребятами укатил. А мы вернулись ко мне и до следующего утра грустно напивались.
Весной 96–го в Хакасию пошли валом гробы из Чечни. Работников Степного разреза в очередной раз на*бнули на зарплаты. Мужики не видели денег уже полгода. ГРП окончательно расформировали, и моя мать осталась без работы. Контора осталась ей должна, но спрашивать было уже не с кого.
Короче, год начинался ху*во.
После той встречи с Майором работать не хотелось вообще. Тут ещё на политическом горизонте Черногорска начал маячить некий Пустошилов. Юрист по образованию. Мы с пацанами сделали вывод, что он и есть тот самый адвокатик, которому грел место нынешний мер. И точно, только он всплыл, как пошла движуха на закрытие продуктового рынка на Юбилейной.
Чтобы люди продолжали работать, часть мы отселили на окраину Саянского рынка, часть в район старого рынка. В доходе почти не потеряли, но ситуация вышла неприятная. Позвонили Майору, спросили, что за ху*ня. Он лишь посмеялся и сказал, чтобы мы привыкали.
Денег в городе стало мало, девочками почти никто не интересовался. Часть мы поставили на территорию к абаканским за процент, но те брать всех отказались. Остальные пытались работать вдоль трассы, но, учитывая п*здец с бензином, дальнобои по трассе практически не ездили.
По той же причине иссяк выхлоп с предприятия Самриных. Братья ходили по городу смурные и ломали голову над тем, как вернуть ситуацию в норму.
А в июле с зоны откинулся Фара и решил осесть в Черногорске.
Фара к Черногоску отношения никакого не имел. Сам он был из минусинских. Но почему–то решил, что Бек, которого он на зоне слегка приподнял, остался должен. Короче, Фара надумал сесть на всё готовое, оттяпав себе точки Бека.
Началось всё с того, что нам позвонил тогдашний администратор Саянского и в панике начал вопить в трубку про какого–то отморозка, который его чуть не убил. Приехали на место, посмотрели, прих*ели. Кабинет разнесён в щепки, администратору потоптались по голове, налички нет. Начали распрашивать мужика чё по чём. Тот говорит, что пришёл утром на работу, а дверь кабинета вскрыта. Внутри в столе копается какой–то мужик на вид рахитичный, с пузом, рожа небритая, татарская, сине–зелёный спортивный костюмчик. Администратор на него справедливо залупился.
Мужичок тут же озверел, набросился на нашего человека и начал его х*ярить. Чуть башку ногами не раскроил. П*здил и орал "Где Бек?! Где Бек?!".
Короче, мужика Мурза повёз на Девятый посёлок к знакомому хирургу, а я начал выпытывать у Бека, что у него за знакомые такие.
Бек сразу раскололся, что Фара был из блатных авторитетов. Короноваться вором из–за своего бешеного норова он до сих пор не смог, но братва Фару уважала. В Минусинске семья Фары ещё со времён позднего союза держала рынок ширева и торговала всем, от винта до ханки. Поставки они налаживали в некоторые ИТУ, в военные части, даже контачили с погранцами. С такими связями Фара на зоне не хило так взял всех за яйца. Через него ходила контрабанда, через него с воли гнали коней, какие–то щекотливые вопросы с администрацией решал тоже он.
В общем, когда Бек заехал с малолетки в новый дом, Фара взял его в оборот. Мотая срок, Бек хвостом ходил за авторитетом и всему у него учился. Когда пришёл срок на освобождение, администрация Беку предложила такие условия: а не хочет ли он или его матушка купить учреждению жигули? А то автопарк совсем гнилой. Если не хочет, ему сейчас организуют нападение на работника режима, отх*ярят по пяткам и накинут ещё пару годков.
Бек тогда совсем сник, а Фара предложил ему решить все проблемы в обмен на грев до конца его срока. Бек согласился, но, с тех пор, как вышел, так ни разу Фаре и не засылал.
Короче, косяк Бека надо было разруливать как можно быстрее.
В общем, мы прозвонились по всем своим точкам и предупредили торгашей, что, если к ним Фара заявится, пусть не залупаются и дают ему адрес Бека. Захочет денег, — пусть дают денег. Захочет продавщице присунуть, — пусть присовывает. Человек опасный, так что без х*йни. Неудобства возместим.
Сами мы поехали домой к Беку, оттуда вызвонили Мурзу, объяснили ситуацию. Достали коньяк, шмаль, сидим ровно. Ближе к полуночи стук в двери. Иду открывать. На пороге этот уркаган. Всё как по описанию. Здорово, говорю, Фара. Заходи, рассказывай, чего ты так грубо с нашими людьми обращаешься.
Ну, он в зал проходит и Беку с порога "Ну здравствуй, Оленька." И ржёт. А Бек аж позеленел и сжался весь.
Ну а фара закатывается и нам с Мурзой говорит, мол, вы, пацаны, в курсе, что пидорком проткнутым дела делаете? Я прих*ел слегка от таких раскладов. Говорю, ты поосторожнее с такими заявлениями, пассажир. Мы в курсах, что Бек тебе за услугу торчит не первый год, но ты кто такой, чтобы должника под пидораса подписывать? Фара пуще прежнего развеселился. Эта Олька, говорит, на зоне мне ханюшку минеты отстрачивала и нос не воротила. Да только жопку не давала. А как срок у Оленьки к концу пошёл, я и договорился с кумом, чтобы помог. Этому вашему Беку только про два годка напели, как он чуть не взвыл от тоски. Я ему и предложил услугу за очко. Так что, проткнутый ваш дружок, а значит и за вами никакого веса быть не может, раз с ним водитесь. Братве я об этом пока не говорил, и не скажу. Только дела сливайте под меня.
Я как карбида наглотался. Мурза сплюнул и на кухню ушёл. А Бек смотрит на этого Фару, и аж трясётся. Х*й знает, то–ли смеяться в пору, то–ли волком выть.
И пока я думал, Бек кинулся на Фару, повалил его на пол и принялся душить. А тот, хоть и рахитик на вид, вцепился дружбану моему в глотку ещё сильнее. Я метнулся к ним, начал этого Фару в лобешник ху*рить. Прибежал Мурза с кухни. Видит, что Бек уже синеет. Хватает с дивана подушку, прижимает её Фаре к голове, достаёт макар и через эту подушку ебашит два выстрела в упор.
Короче, говорю, х*й знает, что здесь сейчас произошло, но этот Фара по любому п*здобол. И смотрю на Мурзу. Внимательно так. Тот понял, согласился. Говорит, базара нет. Мало того, что отморозок, так ещё и п*здобол. А Бек ничего не говорит. И на нас не смотрит. Его трясёт, что п*здец.
Мы, короче, собрали гильзы, замотали Фару в ковёр и понесли грузить Мурзе в машину. Туда же подушку закинули. Мурза пошёл за Беком, я встрял у подъезда покурить. Вижу, идёт бекова Алинка. Чё как, спрашиваю. Говорит, на карьер ходила. Купалась. А что у Бека за дела сегодня? Чё он смурной такой? Отвечаю, что по работе запара. Дал ей денег, сказал, поживи пока у матери пару дней. Ну, или в Абакане перекантуйся.
Девчонка умница просто оказалась, спросила только, с ним нормально всё будет?
Говорю, нормально. П*здуй давай.
Ехали мы молча. По дороге забрали из гаража лопату и известь. Добрались до Сахарного, выгрузили ковёр со жмуром. Мурза пошёл за здание одного из цехов. Там земля мягкая была. Начал копать яму. Я раскатал ковёр, обшмонал Фару, забрал бабки, которые он за день успел натрясти, стянул цепку рыжую. Тут и Бек выполз из машины. Дай, говорит, нож. А у самого глаза потухшие, челюсть дрожит. Отвечаю, ты, мол, не переживай, мы закончили уже почти, нафига тебе нож? Бек орать начал. Нож, бл•дь, дай ему, и всё тут. Ну •••• с тобой, говорю. Дал свой охотничий. Он говорит, покурить сходи.
Отошёл подальше от машины, закурил, палю дорогу в обе стороны. Три ночи, самая темень. Ни души вокруг. Слышу сзади чавканье.
Оборачиваюсь. Вижу, как Бек молча *башит ножом труп Фары. Методично, удар за ударом. Сильнее и сильнее. Думаю, пускай оторвётся напоследок. Не стал ничего говорить.
Через час Мурза яму докопал. А на жмуре уже к тому времени ни одного целого места не осталось. Бек его буквально в решето искромсал. Кинули труп в яму, засыпали известью гашёной. Подождали ещё с полчасика, закидали землёй и камнями. Пока ехали домой, наблюдал за Беком. Пацан выглядел уставшим, но спокойным. Даже довольным немного.
Про ту историю мы больше ни разу не вспоминали.
К концу лета 96–го по деньгам у нас пошла полная жопа. Прибылей едва хватало на подарки в Абакан. Я даже с парламента перешёл на опал, настолько голохуевка была в бюджете. Начались перебои с доставкой жратвы в регион, на рынках процветал бартер. Парную свинину деревенские меняли на шмотьё, молоко обменивалось на водку, даже кедровые шишки были в ходу. Питальсь все с подсобных хозяйств да такого вот бартера.
Маманя моя после того, как ГРП приказал долго жить, консультировала болезных у себя на дому, а те ей таскали кто варенье, кто стиральный порошок. Романтичные девяностые, ага? Я *бал такую романтику, когда люди с образованием и опытом вынуждены вот так выкручиваться. Ладно мы, нас не так жалко.
Короче, мы с Мурзой пробили тему, где можно дёшево выхватить домашние вязальные машинки. У Мурзы специальность модельера, у меня дох*я свободных проституток, которые никому не нужны. Мы подключили Бека, скинулись остатками бабла, затарились оборудованием. Договорились в долг за помещение под цех на Девятом посёлке. Согнали туда самых толковых блядей.
Как Мурза учил их вязать, — это была музыка. Но он пацан толковый, талантливый. Сам наделал дох*я схем — выкроек. Машинки были с каретками. После выв*зки детали нужно было дополнительно сшивать. Если кто застал фабричные вязаные носки, которые реально были правый и левый, то вы в теме.
И х*йня завертелась. Пряжу мы доставали у абаканских оптовиков. В цеху стоял треск кареток сутки напролёт. Девахи работали посменно, кто на вязке, кто на панели.
Мы клепали свитеера, юбки, детские кофты, джемперы, даже носки и термобельё. А шмот развозили по торгашам, или сами меняли на рынках. Денег выходило не то, чтобы много, но голодать мы больше не голодали. Подарки Майору стали повесомее, некоторые девочки с улиц насовсем ушли. Лера, например, завязала промышлять п*здой, потому как от управляющей от неё толку было больше. Да и Мурза расцвёл. Занимался любимым делом.
Одно было во всём этом х*ёво. Ради такой мелочёвки, как мясо на столе и нормальные сигареты в кармане, рвать жопу приходилось просто в клочья. Да и транспортные проблемы этот гешефт не решал. Бензина в регионе практически не было, возилось всё железной дорогой.
Вначале следующего года Бек сделал своей Алинке предложение.
Расписались они почти сразу зимой. Без особой помпы. Загс, ресторан, домашняя попойка для своих, а на следующий день молодые рванули на неделю в Питер.
Свадьба хорошая получилась. Отчим алинкин ещё в прошлом году от своего туберкулёза отъехал и праздник не испортил.
Надарили молодым всякой х*ерги по приколу. По телеку тогда пичили наборы для канапе такие навороченные, так мать Алинки расщедрилась, и заказала им эту залупу. А там детали все мелкие, п*здец. Мы потом на квартире, когда молодые подарки открывали, долго угарали с набора.
Мурза сшил Беку аж два костюма. Понтовую двубортку с полосами и клубный на две пуговицы такого тёмно–зелёного цвета. Я Алинке подогнал кухонный комбайн и набор ох*енных ножей. Мне их на заказ наделал знакомый рукастый железячник аж из медицинской стали. А Беку я по приколу подогнал "Незнайку на луне" с цветными картинками. Обещал мне, что это первая книга будет в его жизни, которую прочитает.
Одно было х*ёво, батя Бека так на свадьбу и не пришёл. Мать его ничего не говорила, а пацан особо и не расстроился. В его жизни отец никогда не отсвечивал особо, и Бек уже как–то привык.
Через пять дней, как уехали молодые, стало известно, что батя Бека загремел в больницу с печёночной комой. И там же дал дуба.Бек смерть бати воспринял без рефлексии. Пригрузился, забухал на пару дней, сходил на могилу, а потом дальше в дела.
А дела попёрли интересные.
В марте братья Самрины намутили где–то аж два тридцатикубовых бензовоза. Полных 92–го.
Тура заехал ко мне в таком ажиотаже, что я сам загорелся. Да и вся мутка со стороны выглядела шикарно. Бензовозы пойдут ночью по М–54 из Красноярска на Кызыл. Как проедут Троицкое, мы встретим их, высадим водил и погоним машины сами. Тура и Воротник отгонят одну из цистерн в Минус тем мужикам, которые их на эту тему навели. Второй бензовоз заберём мы с пацанами. Четверть выхлопа с него зашлём братьям.
Расклад сладкий, но я понял, что пацаны слегонца слукавили. Со второго бензовоза они по любому тоже как–то нагреются. Говорю, давайте п*здеть друг другу не будем. Было бы всё так шоколадно, вы бы эту тему нам не палили. Так что, если мы трое тоже в эту телегу впрягаемся, то берём весь второй грузовик себе.
Тура поломался для приличия, но согласился быстро. Короче, стало понятно, что про второй грузовик для Минусинска он конкретно проп*зделся. Видимо, прокидать своего информатора эти двое с самого начала решили, а потом нас натравить, как причастных.
К вечеру погрузились по машинам, взяли стволы и погнали впятером на дело.
Договорились сразу, что работаем без мокрухи. За последние годы мертвечина как–то подза**ала. В общем, лица не палим, погоняла не палим, водил аккуратно высаживаем, машины уводим.
Подъехали на точку, встали на обочине, фары выключили. Взорвали ракету на пятерых, сидим, мёрзнем, ждём. Март ещё, су•а, холодный вышел. Воздух влажный, ветерок лёгкий, на улице минус пятнадцать всего, а продувает до костей.
Показались фуры. Идут гуськом на сорока. Прямо красота. Резко заводимся и встаём наперерез. Бек выскакивает из салона со своей ксюхой и даёт короткую очередь в воздух. Мы с Мурзой следом к кабинам, выволакиваем водил. Отводим к обочине, кладём на пузо, макары к затылкам. Мурза орёт на мужиков, типа лежать, не рыпаться! Чё суки, запомнили как мы выглядим? Машину запомнили? Жить хотите?
Один из водил такой: ну х*й знает, как вы выглядите, но ты с таким выговором Нерусский по любому. Мы с Беком заржали, а Мурза пару раз мужика въ*бал по почкам. Короче, говорит, будешь умничать, мы вас с дружком сейчас порешим. Ну тот в ответ, типа, ладно, чё ты, не будем больше вы*бываться.
Воротник и Тура загрузились в свой бензовоз и погнали восвояси. Мы втроём залезли во вторую фуру и тоже тронулись. Только отъехали на пару метров, Бек начал угарать, как еб*нутый. Ржёт и показывает мне на боковое зеркало. Я присмотрелся и тоже начал уссываться. Водилы стоят, машут нм руками и показывают на москвич Мурзы. Чечен тоже просёк, выматерился, затормозил вылез наружу. Я говорю, Бек, п*здуй за руль. А сам за Мурзой.
Подходим к машине, водилы сами стоят с нас угарают. Ну Мурза мне говорит, что мы уже п*здец, как косяков напороли, и эти двоих лучше бы всё–таки завалить от греха подальше. Я говорю, базара нет. Достаём стволы.
Тут один из водил и возмущается, вы чё, мол, пацаны, за "валить" с Турой разговора не было.
Опачки, какие интересные подробности. Ну ка, говорю, колись за новый расклад. Оказывается, что оба водилы раньше гоняли из Владика тачки и башляли Самриным за проезд. Так и познакомились. И тему с бензином братьям тоже подкинули они. Грузовики хозяином застрахованы, эти двое, если чё, в потерпевших. А за наводку братья их греют на двадцать процентов с одной из фур. Короче, я подъ*бку тогда верно понял.
Ну, говорим, извиняйте, мужики. Только это, вы в курсах вообще, что братья нам за вас ни слова не сказали? И, срастись всё по–другому, мы бы вас тут же и прикопали на обочине?
Короче, мужики децл приуныли, а мы с Мурзой решили, что Туру и Воротника нужно будет выставить на штраф для профилактики. Водилам предложили докинуть их до Черногорска, чтобы на трассе не мёрзли. Согласились. Погрузились в салон, проехали мимо Бека, тот подорвался за нами. Так и добрались до города.
А на спуске за Пригорском Мурза вдруг свернул на обочину и дал по тормозам. Говорит, что мы ещё с одной темой про*бланили. Куда мы денем тридцатикубовый бензовоз? Не к Беку же в гараж.
Короче, временно загнали фуру в тупик на Майском, оставили Бека охранять, сами погнали в город искать телефон. Звоним Майору. Так мол и так, извините, что посреди ночи. Не знаете ли вы, куда бы нам в столь поздний час деть бензовоз на тридцать кубометров. Майор в ответ вспылил, мол, ёб вашу мать, откуда вы, бл•дь, такие берётесь. Хероманты — импровизаторы, наркоманы — фокусники.
хвостик с вами, говорит. Гоните по такому–то адресу в Абакане. Притарите его там на неделю, за это бензовоз потом беру под реализацию, а бензин, так и быть, оставите себе.
На том и порешали.
Бензин улетал, как горячие блинчики. Распродали мы всё по частным заправщикам дня за три. Комерсы сами подъезжали и вывозили, даже с этим геморроиться не пришлось.
Отдавать цельный бензовоз Майору давила жаба, но не при нашем весе было лезть в залупу.
Косяк Самриных вскрылся. Они не стали отбрехиваться и честно проплатили штрафную. Водилы пару дней погудели с нами в Черногорске и уехали домой.
Короче, это был не грабёж, а один сплошной долбоебизм от начала до конца. Хорошо, что в итоге всё вышло не совсем через сраку.
Расскажу немного о Мурзе.
С выхлопа по бензину пацан купил себе здоровенного кавказца. Кобель — медалист. Раньше работал в ФСКН.
Сейчас ментовские кинологи тренируют собак на наркоту специальными финскими и норвежскими составами. Это, типа, гуманнее, не наносит вред здоровью собаки. И тренируют, в основном, сук. В 97 так собак никто не щадил. И на пенсию их можно было списывать уже лет в семь, так как нюх и почки вылетали быстро.
Кобе, этому псу, было уже восемь. Мурзе его подогнал бывший мусор из Канска, который сам ушёл на пенсию и забрал пса с собой. На пенсионные деньги на*бывали тогда даже бывших ментов, так что, кормить эту бандуру мужику было тупо нечем. Да и деньги нужны были.
Мурза от Кобы просто балдел. Пёс реально умён, воспитан, здоровенный, су•а. И при всём при этом торчал от хорошей конопли.
Короче, у нас будто своя химлаборатория появилась. Даёшь псу короб понюхать. Если химия, или на ацетоне вываривали, Коба сразу рычит и нос воротит. Если чистый гаш, или зимак, садится на жопу и начинает клянчить. Если у левого кента чек геры на кармане, Коба сразу в стойку и рычать.
Мы с пацанами такого красавца раз в неделю подогревали планом, так он за секунду всё сжирал, потом ложился на пузо и начинал залипать в стену.
Обалденный был пёс.
Такому псу в двухкомнатной квартире жить было ни с руки, поэтому решил Мурза купить себе частный дом. Денег он за эти годы децл прикопил, так как не сливал их по всякой х*йне, как Бек, и от родителей не съезжал, как я от матери.
Домик решили брать в Абакане, поближе к авто–рынку. Нашли пожилую семью, которая как раз собралась продавать свой и переселяться в Саяногорск. Один этаж, цементный кирпич, отдельная подстанция, канализация, отопление, горячая вода. И цена з*ебись. Внутр зал, кухня, спальная и маленькая столярка. Дворик только маленький, не развернёшься, но машину есть куда загнать, а это главное. Да и хули ещё хотеть за такие деньги?
Короче, подписали документы, загнали бабло, а через две недели Мурза уже заехал в свою новую недвигу и начал понемногу обставляться. Кобе в подарок на новоселье мы замутили конуру, заделанную снаружи под боярский терем. По приколу было, да и такой знатный пёс меньшего не заслуживал.
Иринка, сестра Мурзы, как раз заканчивала школу в мае, и решила поступать в Абакан. Там в 94–м как раз реформировался учительский институт. Был институт, стал Университет имени Катанова. Солидно, хули. Двчонка решила поступать на семейное право. А тут и новая недвижимость Мурзы в тему нарисовалась.
Ирка и Мурза всегда как–то по–особенному ладили. Я вот много вдел братьев и сестёр. Где–то нормально всё, где–то срач на пустом месте, где–то такая ненависть, что хоть пьессу ставь. А эти двое вообще ох*енно ладили. Мурза её читать учил ещё до школы, из больницы не вылезал, когда она в детстве с пневмонией как–то всю зиму провалялась. А Ирка выросла просто золотой девахой. Как мы с Беком не завалимся к Мурзе, нас и накормят, и напоят. Один раз, пока я с похмела отходил на чае, она мне успела куртку заштопать. Реально, ни разу такого не было, чтобы я или Бек ушли из дома Мурзы в грязной обуви, что когда Мурза с родителями жил, что потом, когда переехал. Вот бывает такое, ни*уя не попишешь.
Короче, как Мурза быт наладил, Иринка тем же августом поступила и переехала к нему. Родители их были просто счастливы, что дети вот так поднимаются.
Да и мы с Беком времени не теряли. Зазнакомились с кучей челноков, которые гоняли шмот из Турции, Греции и Китая. Со многими доп*зделись за сладкие цены, начали перепродавать нашим барыгам на рынки в Черногорск. Одного барыгу, который возил турецкие джинсы, хотели поставить на бабки какие–то левые фраера из местных. Мы заехали в гости к Майору, описали расклад, получили добро на бомбардировки. Забили шалупони стрелу.
Подъехали в три каски на пустырь, дождались, пока те пятеро подтянутся. Сами видно, что голых понтах. Головки побриты, костюмчики спортивные поглажены, туфельки вычищены, а сами лечат нам какую–ту пургу за понятия–х*ятия. Типа, нас люди знают, мы зоны греем, у нас менты в кармане. Слушаем и выхватываем с фраеров. Короче обычные каратисты из секции. Начитались Колычева, наблатыкались на пустом месте и решили в Тони Монтану поиграть.
Ушатали мы их с огромным удовольствием. Одному, который начал ногами в воздух махать, Бек в секунду перемолол ломом оба колена. Я вынес того, который стоял ближе всех ко мне. Левой за шкварник, правой сверху по переносице. *бало в кашу, фуфел в астрал, только пузыри кровавые из носа. Мурза замесил яйца в тесто самому здоровому. Тот аж взвыл, как собака. Блондинчик резвый рыпнулся на Бека. Тот замахнулся ломом, рявкнул "На жопу упал, бл•!". И тот реально отшатнулся и упал. Бек с разбега впечатал ему ногой прямиком в лобешник, и пацанёнок уплыл.
Последний, мелкий самый, слился. Упал на колени, запричитал, типа, пацаны, только не мочите. Я денег дам, я машину продам. Не ломайте, пацаны.
Бек такой осклабился, мол, чё, киса, здоровье больно дорого? Подходит к пацану, расстёгивает ширинку. Говорит, ну давай, соси прощения. Мелкий аж заплакал. Зажмурился, сделал губки бантиком.
А Бек заржал и начал ссать ему прямо на голову. П*здец, мы с Мурзой угарели с этой темы. Короче, с фраерков выпотрошили всё рыжьё и наличку и поехали по домам.
а романтику уголовщины в своё время Майор хорошо пояснил.
Подарки мы возили на левую квартиру в Абакане. В дом, где был магазин Палалар. Кирпичный такой, вы*бистый.
Квартира с голыми стенами, из мебели диван, журнальный столик и совковое кресло с красно–чёрной обивкой и деревянными ножками и подлокотниками. Ни занавесок, ни телевизора. Короче, казённый стиль, не за что уцепиться.
Он всегда в кресле, на столике всегда коньяк и пепельница. Хрустальная, тяжёлая.
Как–то раз привозим выручку, рассаживаемся на диван выслушивать политинформацию и расклады по республике. А Майор в тот день то–ли перепил, то ли просто приуныл. Посмотрел на нас кисло и говорит, мол, я вас, отморозков, всех ненавижу.
Топчете землю, дышите, срёте, еб*тесь кровоточите. Ничего выдающегося собой не представляете. И при этом на полном серьёзе считаете себя лучше других. Думаете, что всем нельзя, а вам можно. Вы, говорит, не понимаете, что право убить человека, гражданина, его надо заслужить сперва. Надо собой что–то действительно важное представлять, чтобы даже просто человеку заявить, что он неправ. А вы, говорит, бандиты, воры, новые русские, — вы хуже бешеных собак. И сами со дня на день подохнете, и остальную стаю норовите заразить. Вас стрелять надо на месте. Только пасть откроете, только взглянете на нормальных людей, и сразу, в тот же момент вам надо пулю в затылок загонять. Хорошие, умные люди смотрят на вас, как вы шикуете, как жизнь прожигаете, как легко другим ломаете судьбы, им вешаться хочется от безнадёги. Была бы моя воля, говорит, я бы прямо сейчас вам и всем вам подобным кровь пустил. Тюрьма вас не исправляет, вы там только крепче становитесь. А вас надо убивать. Для вашего же блага.
Да только такие, как вы, сейчас при власти. Но придёт время, и у власти будут уже, говорит, такие, как я. И вот тогда мы вам и Чечню, и Афганистан, и Приднестровье вспомним. И за каждого мальчишку, который жизнь положил за то, чтобы вы своих блядей сладко *бали, я вам всем в теле сделаю по дырке.
И заплакал.
Жалко стало мужика.
Но знаете что? *бал я его позицию. Были бы его принципы настоящими, он бы наше бабло не брал. А, раз брал, значит мало чем от нас отличался.
Слова словами, а цифры цифрами.
А вот теперь реальная жесть. Такая жесть, что даже меня в своё время перекосило на все сто восемьдесят.
Короче, сентябрь 97–го. Звонит Майор, говорит, тащи своих пацанов на Палалар, есть работа.
Пакуем наличку в подарок, едем, заходим на квартиру. Рассаживаемся по дивану. Майор смурной, серый прямо. Говорит мне, мол, Фашист, одна из твоих девочек вчера ночью обслуживала очень больших людей. Больше меня, вас, больше всей вшей говёной республики. И делали эти люди очень нехорошие вещи. Настолько нехорошие, что, если она начнёт рот открывать, будет всем ху*во. Короче, делайте, что хотите, но говорить она больше не должна.
Я пригрузился. Кто, спрашиваю. Майор отвечает, что Алёнка.
Я совсем стух. Алёна была просто заей. Шестнадцать лет в прошлом году исполнилось. Волосы светленькие, личико грустное немного, сама миниатюрная совсем, глазки добрые, губки ласковые. Золотце просто. Денег пока немного приносила, потому что не умел ещё ничего. Сама не детдомовская даже. Просто дочь алкашки с Девятого. Братика младшего тянула, пока мать спирт хлестала. Я её как раз недавно в Абакан на Пушкина поставил. Жалко было такую пусю на всякую шалупонь разбазаривать.
Спрашиваю, иначе что, никак?
Майор говорит, мол, не развози сопли по полу. Сказал же, хоть язык её отрежьте, хоть голову раскроите, но говорить она больше не должна.
Вышли покурили. Я говорю Беку и Мурзе, чтобы п*здовали домой. Сам всё сделаю. Мурза понял, что я на краю уже с таких раскладов. Говорит, что, мол, давай я сам её упокою. Ты не парься, она даже не поймёт ничего. Молотком по затылку *бану, и всё. Понимаю, типа, тебе жалко её, все дела, но надо делать. Иначе все поляжем.
Я говорю, иди ты в п*зду. Моя девочка, значит и ответственность моя. Нечего вам в это лезть. У*бывайте, пока мне башню не сорвало на х*й. А то поссоримся ещё.
Пацаны поняли всю тему, отстали, разъехались. А я погнал в синюю устрицу.
Так четырёхэтажная общага назвалась на востоке города. То ещё место. Там разная шваль ошивалась. И наркотой барыжили, и мокруху мутили. Но наших девочек там трогать боялись.
Алёне я в своё время комнату замутил на третьем этаже. С балконом даже.
Приезжаю, стучусь, открывает она мне. Спрашивает, чай будешь?
А я сморю на неё и колочусь реально. Х*й знает, что за изверги с ней развлекались. Короче, на левой руке безымянный палец и мизинец ей откромсали. Правая кисть в гипсе. Видимо, переломали. Лицо раза в два больше обычного. Опухшее, в кровоподтёках. На голове несколько прядей с корнем выдраны. Ох*еваю. Говорю, подождёт чай. Раздевайся. Дай взглянуть, что ещё с тобой творили.
Она улыбнулась грустно, скинула халатик.
Спина вся в тонких порезах и ссадинах. На груди ожоги от сигарет. Ягодицы в мясо изхлёстаны. На бёдрах гематомы. На шее след от верёвки.
су•а, страшно стало. Уж какую только мерзость я сам или кореша мои с людьми не творили. Но деваха, бл•дь, обычная деваха! Денег не торчит никому, приход не скрывает, другим людям жить не мешает. *би её на здоровье, ей за радость только. Она тебя и ротиком приласкает, и на ушко поворкует. Нах*я вот так? Какой кайф от этого?!
Спрашиваю, водка есть у тебя?
Приносит, наливает. Забираю поллитру, вылакиваю залпом половину. Них*я легче не становится. Говорю ей, Алёнушка, лапа моя, ты попала так, что дальше некуда.
Чё делать будем? При таких раскладах у меня один выход, валить тебя наглушняк и к Енисею в пакетах везти. Как эти у*бки вообще на тебя вышли?
А она грустная такая, не плачет даже. Говорит, что приехал Майор, забрал на частную квартиру. Там эти двое. Самим под сороковник, лица неприметные, пиджаки серые, сидят, дуют кокс. Говорят, садись с нами, девочка, отведай запах Никарагуа. Небось в своей Хакасии ничего краше мака не видела.
Села, занюхала, поплыла. Один ей на рот дал, потом начал *бать. Второй тоже решил присоединиться. Да только как Алёнка его ни ласкала, никак он не заводился. Психанул, начал её п*здить.
Второй ещё сильнее завёлся. Начали они вдвоём над ней измываься. Били по лицу со всей дури, резали, хлестали ремнями, бычки о сиськи и п*зду тушили. Та ревела, орала, а они только сильнее заводились. Один бельевую верёвку принёс, накинул ей на горло, вствил в жопу без смазки. *бал, бил по спине и душил, пока второй смотрел и х*й себе рукой наяривал. Потом первый ей веко держал, пока второй в глаз пытался спустить.
бл•дь. Я слушал и зверел и нах*й. А она рассказывает спокойно так, будто и не с ней всё происходило. А в конце спрашивает, что, мол, ты же меня убьёшь сейчас?
Я отвечаю, пошли бы они на х*й. Суки, бл•дь. Собирайся, говорю. Сделаем всё по–божески.
Собрали ё документы, шмотки, деньги. Посадил её в машину, погнали на север. Сам бухой был, гнал дико. Как только добрались до Красноярска, х*й знает. Поехали в емельяновский аэропорт. Алёнка поняла, к чему я клоню. Говорит, Фшист, ты дурак, п*здец. Отвечаю, мол, иди ты на х*й, заботливая, бл*. Я это не для тебя делаю. Для себя. Та такая, а братишка мой как же? А мать? Отвечаю, чтобы не тупила. Говорю, ты им только хуже сделаешь, если с радаров не уйдёшь. Так только ты в группе риска, а начнёшь отсвечивать, что будет с близкими? Вроде, поняла. Перестала вы*бываться.
Даю ей денег, говорю, иди за билетом на вечер, покупай, возвращайся. Но даже мне не вздумай говорить, куда съ*бёшь. Та ушла, купила, вернулась в машину. Сказала, что на завтрашнее утро купила. Поехали в город.
Зависли до следующего дня в "Востоке". Там в то время вопросов не задавали по поводу того, что я, жлобина, с малолеткой один номер на двоих взял.
Сгонял в аптеку, купил ледокаина, бритвенных лезвий и шприц. В хозяйственном на Красрабе купил электрический утюг. Из ех, коорые ещё без подачи пара были и могли одежду подпалить, если провафлишь.
Вернулся в номер, говорю, извини, мол, но за мою доброту и бабло мне от тебя потребуется услуга. Отдашь мне ухо на память.
Та не стала возражать. Влила в себя водки, я ей обколол ухо ледокаином. Поставил утюг греться. Повёл в ванную. Взял лезвие, прокалил зажигалкой. Сказал, глаза закрой.
Х*як, и откромсал левое ухо. Крови было, *баный в рот.
Прижал полотенцем рану, вывел в комнату. Прижёг рану утюгом. Кровь остановилась. Водкой протёр й шрам. Вроде ровно получилось.
У девахи шок, отрубилась. Положил её на кровать. Сам сел телевизор смотреть. Ухо в пакет замотал.
На утро еле разбудил девчонку. Рана распухла, п*здец. Я немного пригрузился. Снова сгонял в аптеку, купил антибиотиков.
Пришла дежурная по этажу номер принимать. Смотрит, вроде нормально всё. Заходит в ванную, а там жесть. Кафель в крови, унитаз в крови, пол в крови. Говорю, чё ты хочешь? Цикл. Лезвие бритвенное достаю, показываю. Спрашиваю, есть ещё вопросы?
Не было у тётки вопросов.
Сдали ключ, погнали на Емельяново. Высадил Алёнку у аэропорта. Та спрашивает, ты меня не будешь провожать? Говорю, не тупи. Буду знать, куда ты съ*бала, из меня это вытянут, если захотят. Так и вопросов нет.
Та полезла обниматься, причитать. Я ей говорю, да иди ты на х*й, лапа моя. Не искушай судьбу. Я это всё делаю не потому что ты такая хорошая. А потому, что сам трус ещё тот. А теперь у*бывай, и чтобы я тебя больше никогда в жизни не видел. Оставил её у аэропорта и погнал обратно в Хакасию.
В Черногорске отзвонился Майору, сказал, что всё сделал. Он помолчал, потом сказал, что всё нормально. Что так и должно быть. Спросил, можно ли к нему заехать вечером, подарочек отдать. Тот не понял, о чём я. Сказал, ну, заезжай, х*й с тобой.
Приехал вечером на Палалар. Зашёл в квартиру. Кинул на столик журнальный Алёнкино ухо. Сказал, это тебе, Майор, на память. В следующий раз, когда погонишь моих кобылок на развлечение своим гостям, взгляни на ушко.
Говоришь, что пацаны, которые в Чечне и на Приднестровье полегли на моей совести? Так вот, знай, су•а, что Алёнка теперь на твоей.
Разбавлю чернуху парой весёлых историй.
В Черногорске действовал местный телеканал "Виктория". Доход у них был только с двух тем. Днём на канале крутили рекламу местных и абаканских предпринимателей, а вечером начиналась программа поздравлений по заявкам. Миловидная девушка зачитывала поздравление с днём рождения, свадьбой или юбилеем, и запускался заказанный клип.
Всё остальное эфирное время на канале крутили фильмы с VHS. Вот такой у нас в городке был рассадник халявы. Львиную долю хороших фильмов я в своё время впервые увидел именно на "Виктории".
В начале января 98–го пацаны решили поздравить меня с днём рождения и арендовали под это дело весь эфирный день. С самого *баного утра. Я включаю телевизор, а там студия с девушкой, и она читает: "Дорогой Фашист! Братва поздравляет тебя с днём рождения, х*ё моё, счастья тебе и богатырского здоровья!". И улыбка до ушей. И включает клип Шофутинского про ненаточенные ножи. Как я ненавидел Шофутинского! И особенно эту конкретную песню. А только клип заканчивается, и девушка опять за своё. Пацаны поздравляют Фашиста и желают ему долгих лет жизни. И снова эта еб*чая песня про ножи. И так весь, бл•дь, день, по кругу. Девушка и стишки эти *банутые зачитывала, которые тётки друг другу пишут. Ну, там где рифма в духе "день рожденья — наслажденье".
К полудню меня уже дёргать начало от Шофутинского. Тут позвонили пацаны, ржут в трубку, суки. Поздравляют. Уссываются.
Вот так мы подкалывали друг друга периодически.
В мае того же года у нас выкупили новый рынок. Пришёл человек, сказал, что от администрации нового мера. Кинул нам чемоданчик с наличностью и предложил у*бывать. Мы попросили человека не уходить далеко и позвонили Майору. Тот подтвердил, что человек действительно имеет полномочия вести себя так нагло, и что мы не можем вскрыть его на месте. Спросил, сколько нам предложили. Мы назвали сумму. Майор ответил только, что ещё даже очень по–божески. К тому же, Саяны и старый рынок остаются всё ещё за нами. Не лезьте в залупу, короче.
Вскоре после того, как мы послушно съ*бали, новый рынок начали перестраивать. Лотки ликвидировали, дикарей гоняли, строили больше павильонов, разогнали всех, кто торговал близ здания Дома Быта.
Мы думали, куда перевести комерсов, которых до этого столько времени доили. Многим новая администрация рынка предложила заселяться в павильоны. Аренда была чуть больше, чем раньше, если считать вместе с нашей таксой. Люди соглашались. Тех, кто шёл в отказ, мы по доброй памяти передавали абаканским. Торгашей те расселяли по рынку близ автовокзала. Места хватало.
И, хоть вся эта ситуация и отдавала говном, мы из неё вышли, не потеряв лица.
Начали думать, как бы вложить выкуп за рынок.
Мурза предложил расширить наш гешефт с вязаньем. Докупить оборудование, переехать в нормальное помещение. Но здесь я пошёл в строгое отрицалово. Объяснил я пацанам свою позицию так: вязание наше даёт доход только потому, что дёшево и сердито.
Сейчас, вроде, закончился бардак в Чечне. У людей деньги снова понемногу водиться начинают. И куда они пойдут с деньгами, покупать наши кофты–юбки–свитера? Да х*й бы там. Совсем нищие будут брать китай, это ещё дешевле. Те же, кто побогаче, пойдут затариваться турцией и грецией. Шмотки из этих стран просто красивее, мы их тупо не переплюнем. И останемся мы с нашим бизнесом на х*й не нужны никому.
Короче, пацанов убедить удалось. Своё оборудование мы по–немногу тоже распродали. Из получившихся денег купили в Абакане парикмахерскую. Решили сделать из неё нормальный такой салон красоты. Мать Мурзы уговорили стать управляющей. Некоторые из освободившихся кобылок согласились перепрофилироваться в маникюрщиц–стилистов. Лерка тоже пошла в новый салон бухгалтером и заведующей по хозяйству. Девчонка реально умела крутиться. Косметику она доставала дешевую и нормальную, вроде. Клиенты не жаловались.Да и деньги считала грамотно.
На оставшиеся деньги мы купили в Абакане большой гараж под автосервис и маленький склад в Черногорске. Так, на всякий пожарный.
На запах гаража тут же прибежали братья Самрины и предложили себя в качестве управляющих. У них, мол, и опыт, и связи, и множество знакомых профессионалов на примете. от жестянщика до электронщика.
Мы так подумали, что хвостик с ними. Отдали гараж им на откуп. Обговорили процент, который хотим с нового предприятия видеть, договорились, чтобы без на*балова клиентов было. Не хотелось, чтобы новая фирма с самого начала закрепила за собой хуёвую репутацию.
С бумагами пришлось повозиться тогда. С матерью Мурзы проще было, мы весь салон красоты тупо на неё оформили, и все дела. С Турой и Воротником так было нельзя. Ребята уже два раза показали, что они по жизни кидалы. Нашли трёх разных юристов, поставили им задачу всё правильно оформить. Сравнили их варианты, потом собрали их всех в одной комнате и предложили им из этих вариантов нарисовать нам самый вкусный. Короче, оформили, вроде, всё грамотно.
Через два месяца автосервис начал работать, а салон красоты к тому времени уже начал приносить первую прибыль.
Чтобы хватило на всю х*йню, мы продали мерскому мужику наши места на старом рынке. Заплатил он чуть по–меньше, место там было не такое лакомое.
Мы, короче, были в конкретном ажиотаже по поводу новых начинаний. Не считая проституток, мы таким темпом полностью должны были легализоваться. Меньше головняков, меньше палева постоянного. И чернухи в жизни должно было поубавиться.
Да вот х*й бы там.
В конце Ноября мы с Мурзой отвисали у меня на хате, когда позвонил Бек. По голосу сразу стало понятно, что всё очень плохо. Он не стал в подробности вдаваться, только рассказал, что у него полное попадалово, и назвал адрес.
Адрес был знакомым. Двухэтажный жилой барак, слегка облагороженный в самом конце восьмидесятых. Два подъезда и по четыре квартиры на этаж. Район Солдатских домов, там все здания были такими. Даже новодел середины девяностых построили так же в два этажа и с такой же убогой планировкой.
Короче, по этому адресу жила Лера. После детдома, когда распределяли жильё, наёбывали наших сирот страшно. Кому–то доставался голый участок земли на окраине, куму–то квартира в заброшенном уже здании, кому–то просто вот такая халупа, как у Лерки. И было это ещё за счастье. Многих бывших сирот вообще было проще турнуть из республики по–дальше с документами на несуществующее жильё. Так они и ехали в тот же Красноярск за комнатой в общаге, а находили гулькин *й.
Короче, мы погнали в квартиру Лерки.
Ночь, темно, хоть глаза выколи. В подъезде ни одной лампочки не горит, во дворе тоже темень кромешная. Идём на второй этаж, стучимся. Открывает нам Бек. Из квартиры чем–то люто воняет. Он молча кивает в сторону зала. Заходим.
И, *баный в рот, меня аж затошнило. На диване валяется Лерка с распоротым снизу вверх животом. Реально, вскрыта, как по учебнику. От лобковой кости до самой грудной клетки. Потроха наружу, воняет говном и желчью. Кровью уже весь ковёр и диван пропитались.
А у стены сидит Алинка, держит в руках нож и смотрит на весь этот п*здец.
Последнее редактирование:
в Кызыле до сих пор после 10 вечера народу оч мало на улицах.
