- ДИССИДЕНТ
От войны страдают не только люди – читайте рассказ нашего военкора Дмитрия Селезнёва (
) о страданиях животных и журналистов:
Французский писатель Франсуа де Ларошфуко писал:
«У нас всегда достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего»
Но, вот, хватит ли нас, чтобы смотреть на несчастье лошади?
Знаете, это то ещё испытание.
Однако всё по порядку.
Донецк. Вид из окна
Донецк. Вечер нетрудного дня. Не трудного для нас, военных журналистов, так как особой работы для таких как мы, шакалов войны, не было. Подумаешь, ВСУ обстреливает окраины Донецка – рутина! Кого можно этим удивить! Каждое утро Донецка начинается с громыхания шагов вражеской артиллерии. Однако к центру эти шаги сегодня не приближались. Вот если б куда-нибудь в центральный район шибануло, например, в гостиницу с иностранными журналистами – это другое дело. Вот, недавно укропы-затейники рассыпали над городом лепестки, чтобы обычным гражданам ноги поотрывало – это был информационный повод. Или пакет града прямо в жилой квартал прилетел – бери камеру и беги.
Позавчера ВСУ обстреляли пивоваренный завод – лучшего для убийства мирных дончан, украинские военные пока не придумали! Тут присутствовала определённая фантазия, выдумка с огоньком – украинские снаряды щупали магистраль с аммиаком, необходимым для производства пенного напитка, и в конце концов её пробили – ядовитое облако на несколько часов накрыло прилегающие кварталы.
Поэтому, когда я узнал из чатов, что обстреляли химический завод «Стирол» в Горловке, я немедленно позвонил Владу – нашему оператору.
– Куда ехать? В Горловку? На ночь глядя? – он как чувствовал, что именно ему в Горловку ехать не стоит. Тем более с бодуна.
– А разве не так поступают настоящие военкоры? – парирую. Мы ведь настоящее военкоры, настоящие независимые журналисты. Не опрятные зомби с госканалов.
Так. Быстро собрались и поехали. Быстро нёсся наш уазик-патриотик по извилистым и ухабистым дорогам. На донбасских дорогах нужно быстро передвигаться – тем самым статистическая вероятность, что именно в тебя попадёт украинский снаряд, уменьшается. Ещё нужно быстро ездить, чтобы попасть первым на место события и успеть сделать новость раньше всех. Согласно выложенным местными жителями в инет фото, дым с завода был густой, и резонно было предполагать, что на этот дым слетится куча наших коллег, поэтому мы и гнали изо всех сил.
Так что мчимся, мчимся, мчимся! Закованы в бронежилеты, в руках камеры и мобильные телефоны, на заднем сиденье автомат Калашникова, в бардачке пару лимонок для врага имеется – романтика! Автомобиль трясёт и трясутся в нём наши камеры и наши вестибулярные аппараты. Дымом дымится под машиной дорога, гремят мосты и переезды, все отстает и остается позади.
Донбасские пейзажи
«Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах?» – так бы Гоголь о нас написал. Да, вихри сидят в наших головах. Да ещё какие.
На подъезде к Ясиноватой видим через поле, как три огонька-светляка устремились в вечернее небо – это ПВО наше работает. У-ух! Красота, красотища! Да любоваться некогда, едем-мчим дальше.
Уже через сорок минут мы въехали в город.
Горловка. Стоят пыльные заборы, облезлые дома. Людей немного, дорог нет, перспектив никаких – так с 2014 года на Донбассе все живут. Центральный проспект Ленина в ямах и ухабах – лунная поверхность, которую каждый день с железным упорством преодолевают ржавые маршрутки и автомобили. Горловка – старый шахтёрский город, сталинский ампир вперемешку с хрущёвскими коробками. Время здесь остановилось, краски все выцвели. Город примыкает к линии фронта и нещадно обстреливается украинской артиллерией.
Мы ищем глазами дым, осторожно принюхиваемся. Не пахнет ли в воздухе…ммм… хлором, например? Что тут на заводе производят? От украинских националистов всего можно ожидать. Лепестки и аммиак уже были. Но вроде пахнет только костром… В конце концов, замечаем пламя – справа мелькает между деревьями дымок с огнём. Мы едем туда.
Вдоль бетонного забора завода «Стирол» нашли въезд со сломанным шлагбаумом и нагло, по-нашему, по-журналистски, туда заехали. Выгрузились, достали мобильные телефоны с камерами и пошли на дым. Дым уже не был таким насыщенным, густым и чёрным, как на фото. Он уже был слишком серым для сенсации, пожар догорал. Но мы идём дальше, что мы, зря сюда примчались?
Тут повсюду какие-то клетки...бараны… чёрные козлы какие-то… лошади… ревут ослы... Да тут целый зоопарк! Что все эти животные делают на территории химзавода в военное время?
Оказалось, что это заводской зооуголок – на пути мы встретили местных работников. Они нам всё как на духу рассказали. Было несколько прилётов – чего – сами не поняли. Один попал в шиферный склад, он и догорал за забором. Другой прилёт был в искусственный бассейн с лебедями и утками. Жертв, слава Богу, нет, люди не пострадали. Но среди животных есть раненые – посекло осколками лошадь..
Я поначалу не понял, что с ней. Вижу, стоит в загоне обычный белый пони, чёлка-хохолок. Ведёт себя, как и обычно для лошади, хвостом машет, правда, мелированным в крови. Но приглядевшись я заметил, что с морды у него что-то свисает. Я подошёл поближе… Ну, блин…
Вот вам одно из лиц войны: пони, измазанная кровью морда, нижней челюсти нет, язык свисает кровавым галстуком.
Животное в шоке, но заорать по-лошадиному не может – нечем, вырван куском железа аппарат для подачи отчаянных голосовых сигналов. Пони нервно вертит хвостом, пытается подобрать привычными движениями язык с кровавыми ошмётками. Но ничего у бедняги не получается.
Возле клетки стоит женщина, скорбно молчит, глаза заплаканные. Видно, что для неё этот пони намного ближе многих людей.
Козлы бекают, сочувствуют. Ослы ревут. Горе, животное горе! За что им прилетело? Животные ведь не виноваты в людских разборках. Не виноваты, но на войне всем достаётся. Особенно невинным.
Подошла фельдшер-ветеринар – девушка-пышка в джинсах, жёлтых кроссовках и зелёной футболке. Зовут Аня.
Ещё из сторожки вышел интеллигентного вида человек – щуплый полуголый мужичок в очках, грязные брюки с мятыми стрелками в растоптанные сапоги заправлены. Наш, русский тип, сразу видно. Зовут Александр Иванович.
Все собрались, собрался консилиум. Решаем, что делать.
– Так, мужики, признавайтесь, у кого аптечка есть? – спрашивает у нас Александр Иванович.
Аптечки у нас у всех есть. Правда, тьфу-тьфу-тьфу, пока ни одна ещё ни разу не пригодилась. Лично у меня два жгута, два индивидуально-перевязочных пакета, то есть два бинта с накладкой. Что ещё. Шприц…Ещё мне каких-то ампул надарили, я, гуманитарий, в этом не разбираюсь, если честно… Знаю точно, что жгут чуть-что надо сразу наложить, но пока, это чуть-что ещё не наступило, и дай, Бог, не наступит. Хорошо бы, конечно, антишок заиметь. Говорят, мощная вещь! Тебе, например, руку оторвало, а ты другой стреляешь и как терминатор на врага прёшь. Та-да-да-да-да!!
Военкоровская аптечка
Кроме ампул с обезболивающим у меня есть ещё тромал в таблетках. Но, как мне сказали, таблетки могут стать бесполезными, так как при ранении очень часто люди блюют. Но я на всякий случай беру. А ещё я валерьянку пью, утром и вечером, чтобы всё увиденное днём пережить. Помимо обезболивающих и успокоительных, также беру в командировку мельдоний для поднятия тонуса, противовирусные стимулирующие препараты, жиры для укрепления иммунитета, витамины для работы мозга, спазган от головных болей, ношпу для желудка, глазные таблетки пропиваю – человек я пусть не старый, но и не молодой уже жеребец, износился немного, поистрепали меня годы.
В общем, военкоровская аптечка – это отдельная тема, поэтому вернёмся к нашим баранам. Точнее, к нашей раненой лошади.
Вернулись мы к лошадке уже вооружённые шприцем с обезболивающим. Влад нежно обхватил пони за шею – умилительная картина получилась, если бы у пони остальная половина морды на месте была.
Александр Иванович подошёл к пони и уколол – пони вздрогнул. Потом Александр Иванович ещё раз набрал обезболивающей жидкости, и уже с другой лошадиной стороны сделал инъекцию.
Всё это не в коня корм, конечно, но нужно же хоть немного унять лошадиные боли, о которых, сам пони, ввиду отсутствия у него челюсти, никому рассказать не может.
Укололи, обезболили. Стали решать лошадиную судьбу – убивать пони или нет. Мужчины склонялись к тому, чтобы прекратить мучения, завалить лошадку. Но фельдшер заупрямилась. Нет, давайте попробуем спасти, убить-то всегда успеем. У лошадки будет, конечно, трудная жизнь, кормить придётся её с ложечки. Но зато жить будет, надо бы за лошадиную жизнь побороться.
[IMG alt="Ослы из зооуголока завода «Стирол» в Горловке
"]
Ослы из зооуголока завода «Стирол» в Горловке
Надо – так надо. Согласились с авторитетным мнением. Фельдшер раскрыла свой чемоданчик, разложила возле загона хирургические инструменты. Всякие коробочки железные, зажимы, бинты, ножницы, бутыльки достала. Мы пошли в клетку. Пони загнали в угол и, несмотря на её сопротивление, придавили к решётке. Влад, будучи мужчиной в расцвете сил и не в меру упитанным, прижал лошадку к забору и навалился на круп. Полуголый Александр Иванович встал с другой стороны, схватил остатки лошадиной морды сверху.
Фельдшер начала оперировать.
– Скальпель!
– Ножницы!
– Нитку!
– Марлю!
– Да помолчи ты, Александр Иваныч!
Ах, как фельдшер Аня быстро делает свою работу. Ох, упрямая! По ней видно сразу, что такая не только лошадь зашьёт, но и коня на скаку остановит. Уверенно работает скальпелем. Подрезала один ошмёток, зашила, принялась за другой. Вышла из клетки, взяла очередной инструмент, зашла.
Я же снимаю эксклюзив на телефон, с мобилой не расстаюсь. Операция над лошадью в полевых условиях – такого ещё никто не видел! Александр Иванович вдруг заметил съёмку:
– Что ты делаешь? Снимаешь? Не снимай! Выключи камеру!
Вот ещё.
– Вы свою работу делаете, я – свою – уверено отвечаю заготовленным шаблоном. Страна должна увидеть своих героев.
– Не снимай! Выключи! Сотри! Примета, примета плохая! Я точно тебе говорю, — учит меня.
Но я учёный и в приметы не верю. Братан, думаю, да я такого уже наснимал и выложил на публику, что уже жду, когда все проклятья разом падут на меня.
Спецназ? Штурмовики? Боевики? Нет, военкоры
Влад, типа, подмахивает: «Ну что ты там всё снимаешь, успокойся» – говорит, а сам подмигивает – снимай, снимай. Это игра у нас, журналистов, такая – одни отвлекают внимание, пока другие собирают материал. Сам-то Влад лошадь прижал и снимать со стороны не может. А так бы сделал это непременно.
Фельдшер Аня работает. Подрезает, подшивает, снова режет кровавые лохмотья. Руки все в крови. Аня сейчас корректирует божий замысел, божье творение, которое подпортили люди. Аня ваяет, сшивает из оставшегося материала лошадь заново.
Удивительно, конечно, устроен мир. Вот устроил Бог всех тварей цельными и совершенными. Взял материю, придал ей разные формы, вдохнул в формы жизнь. Плодитесь и размножайтесь. Но нет, слишком уж всё идеально, сразу пошло всё не так. Оформленная материя стремится саму себя порвать, потому что уже в ней самой насилие заложено. Один вид животных убивает другой, зверь – зверя, брат идёт на брата. Нарушается цельность. И сейчас нарушение этой цельности Аня пытается устранить.
Зажим. Нитка. Скальпель… Уф! Темнеет уже. Пожар, ради которого мы приехали, стих уже. А фельдшер всё усердствует, корпит над кровавой лошадиной мордой. Фонарь на вспотевший лоб повесила. Джинсы, футболка, кроссовки – все в лошадиной крови. Овцы недоуменно блеют в соседнем загоне – что там люди с пони вытворяют?
А пони вдруг стал сопротивляться. Ноги у него как будто ослабевают, как будто подкашиваются, тело опадает. Но это ложный манёвр перед рывком. Раз! – пони чуть не скаканул, два! Тут я уже камеру выключил, подбежал, навалился. Эх, ухнем…
– Так, отпустите его. Дайте ему отдохнуть, – Аня локтём утирает пот со лба.
Мы отпускаем. Бедное животное пытается встать на ноги. И тут мы замечаем…
– Да у него лапа сломана! – Александр Иванович подсветил под пузо.
Операция по спасению пони
Ну, блин… У животного задняя левая нога неестественно вывернулась. Лошадь похрамывая, отошла от сетки. Все устало и молча на неё уставились. Дышат все тяжело, фельдшер Аня в прострации перебирает в руках инструменты, её лоб блестит от пота. Пони держался на шоке, но теперь шок проходит, и скоро стоять он не сможет. Лошади со сломанной ноги долго не живут, их пристреливают. Наш пони обречён. Все наши полуторачасовые усилия тщетны.
Влад подошёл к пони, потрепал за чёлку-хохолок. Фельдшер пошла к тазику мыть руки и складывать инструменты.
– Зато мы сделали всё, что могли, – говорит, – обидно, да. Но что делать. Мы так однажды лебедя спасали. Крыло у него было сломано. Часа четыре возились с ним. Подшили всё аккуратно: вены, сосуды сошлись. Крыло стало заживать. А лебедь от еды отказался. Не ест и не ест. Стали насильно с ложечки кормить. А он пишу выблёвывает. Затосковал лебедь, и, в конце концов, умер.
Да, формы у материи капризные бывают. Не всегда душа с раненым телом прижиться может. Но фельдшер права, надо стараться делать всё, что от тебя возможно. И может быть – может(!) – то, что мы все старались спасти лошадку, нам зачтётся в каком-нибудь лучшем из миров. Не в этом. Точно не здесь.
В загон зашла заплаканная женщина, которая все полтора часа молча наблюдала за ходом операции. Подошла, взяла остатки морды, целовать стала и гладить понюшку. Минут пять она с лошадью прощалась. Потом вышла из загона вся в слезах и крови. Нас ждёт кровь, пот и слёзы – так один именитый журналист говорил.
Решили умертвить пони во дворе, чтобы не вытаскивать труп из загона. Так удобней, как никак килограмм 170 это животное весит. Но пони из загона на смерть выходить не захотел, заупрямился. Стали его выталкивать. Куда там – здоровыми передними ногами пони упёрся и ни шагу вперёд. Тут уже парень, работник зоопарка, подошёл, профессионально ему как-то хвост накрутил, и пони нехотя поковылял на скотный плац. Встал, болезненный, стоит, ждёт своей участи
Так вот. На это всем, кто говорит про независимую журналистику, хочется сказать следующее.
Во-первых, идите-ка вы нахер, грёбаные лицемеры. Нет независимой журналистики. Более того – и никогда не было. Больше всех кричат про принципы независимости и объективности прессы журношлюхи с западных каналов, которые обслуживают интересы капитала и политических кланов. На этих «принципиальных» журналистах клейма ставить негде. Мы тоже носим клеймо, но хотя бы одно. Мы парни простые, и не скрываем – за Россию мы! Z! Поэтому Влад и носит пистолет. Потому что за то, что ты русский, на Украине с недавних лет начали убивать. А если ты ещё и журналист – то надпись «ПРЕСС» на твоей каске на войне автоматически становится мишенью. Поэтому передвигаемся мы вдоль линии фронта без всяких надписей, если не считать Z-ток. Но с оружием.
Лично я стрелять не умею, но если б была возможность – стрельнул в некоторых коллег по ту сторону фронта. Например, в того, кто ленту украинского агентства УНИАН в телеграмм ведёт. Её просматриваю, так как этого требует моя профессиональная деятельность.
Вот это, наверное, настоящая независимая журналистика! Очень профессионально начинать заметку со слов «русские скоты»! 100! 200! 500! 1000! 40 тысяч орков! нелюдей! русни! собак! свиней! быдла! уничтожено! зчищено! – сквиртует УНИАН на эротические фантазии Генштаба ВСУ. И это официальное информагентство Украины! Причём, я уверен, что ведёт ленту какой-нибудь офисный задрот, смерти не видевший. Вот, я, быть может, не убил этого «коллегу», но в ногу бы ему выстрелил, взял бы грех на душу! Да и не грех это – проучить эту нацистскую мразь пиджачную. Хотя… возможно бы и убил выродка, родная профессия чище бы стала.
Эх, даже лошадь эти твари убить не могут по-человечески, приходится нам за них грязную работу доделывать.
Ещё один спасённый от кIта кот
Влад взвёл свой ПМ (не спрашивайте откуда он у него), подошёл к пони, приставил дуло возле уха и нажал на курок. Грянул выстрел. У пони моментально подкосились ноги, и он рухнул – взметнулась и опала чёлка-хохол. Несколько раз тело дёрнулось и затихло. Влад перещёлкнул затвор.
– А как лошадь-то звали? - спросил я осторожно своего подельника, когда мы уже шли к машине.
– Малыш вроде, – ответил он.
Значит мы убили Малыша… Да, именно мы, не только же Влад убивал. Ведь я, несмотря на все плохие приметы, этот процесс заснял. А снимать как убивают и убивать – это одно и тоже. Это я, как профессиональный журналист, говорю.
Прости, нас, Малыш, прости. Но, возможно – обещать мы не можем – по законам кармы ты переродишься во что-нибудь прекрасное в каком-нибудь лучшем из миров. Но точно не в этом.
Другой французский писатель Луи-Фердинанд Селин писал:
«Чьих только предсмертных судорог и где только я ни наблюдал: в тропиках, во льдах, в нищете, в роскоши, за решеткой, на вершинах Власти, пользующихся всеобщим уважением, всеми презираемых, отверженных, во время революций, в мирное время, под грохот артиллерийской канонады, под звон новогодних бокалов... но тяжелее всего, я думаю, бывает собакам!.. кошкам... и ежам...»
И лошадям тоже.
Когда ехали обратно, молчали. Нас трясло в автомобиле, тряслись наши выключенные камеры, тряслись наши тела, закованные в броню, и трепетали в них души – мы обдумывали произошедшее. Ведь, никогда, никогда нам ещё лошадь не приходилось убивать. Но, •••• возьми, мы сделали всё что могли, мы боролись за её жизнь изо всех сил.
Французский писатель Франсуа де Ларошфуко писал:
«У нас всегда достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего»
Но, вот, хватит ли нас, чтобы смотреть на несчастье лошади?
Знаете, это то ещё испытание.
Однако всё по порядку.
Донецк. Вид из окна
Донецк. Вечер нетрудного дня. Не трудного для нас, военных журналистов, так как особой работы для таких как мы, шакалов войны, не было. Подумаешь, ВСУ обстреливает окраины Донецка – рутина! Кого можно этим удивить! Каждое утро Донецка начинается с громыхания шагов вражеской артиллерии. Однако к центру эти шаги сегодня не приближались. Вот если б куда-нибудь в центральный район шибануло, например, в гостиницу с иностранными журналистами – это другое дело. Вот, недавно укропы-затейники рассыпали над городом лепестки, чтобы обычным гражданам ноги поотрывало – это был информационный повод. Или пакет града прямо в жилой квартал прилетел – бери камеру и беги.
Позавчера ВСУ обстреляли пивоваренный завод – лучшего для убийства мирных дончан, украинские военные пока не придумали! Тут присутствовала определённая фантазия, выдумка с огоньком – украинские снаряды щупали магистраль с аммиаком, необходимым для производства пенного напитка, и в конце концов её пробили – ядовитое облако на несколько часов накрыло прилегающие кварталы.
Поэтому, когда я узнал из чатов, что обстреляли химический завод «Стирол» в Горловке, я немедленно позвонил Владу – нашему оператору.
– Куда ехать? В Горловку? На ночь глядя? – он как чувствовал, что именно ему в Горловку ехать не стоит. Тем более с бодуна.
– А разве не так поступают настоящие военкоры? – парирую. Мы ведь настоящее военкоры, настоящие независимые журналисты. Не опрятные зомби с госканалов.
Так. Быстро собрались и поехали. Быстро нёсся наш уазик-патриотик по извилистым и ухабистым дорогам. На донбасских дорогах нужно быстро передвигаться – тем самым статистическая вероятность, что именно в тебя попадёт украинский снаряд, уменьшается. Ещё нужно быстро ездить, чтобы попасть первым на место события и успеть сделать новость раньше всех. Согласно выложенным местными жителями в инет фото, дым с завода был густой, и резонно было предполагать, что на этот дым слетится куча наших коллег, поэтому мы и гнали изо всех сил.
Так что мчимся, мчимся, мчимся! Закованы в бронежилеты, в руках камеры и мобильные телефоны, на заднем сиденье автомат Калашникова, в бардачке пару лимонок для врага имеется – романтика! Автомобиль трясёт и трясутся в нём наши камеры и наши вестибулярные аппараты. Дымом дымится под машиной дорога, гремят мосты и переезды, все отстает и остается позади.
Донбасские пейзажи
«Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах?» – так бы Гоголь о нас написал. Да, вихри сидят в наших головах. Да ещё какие.
На подъезде к Ясиноватой видим через поле, как три огонька-светляка устремились в вечернее небо – это ПВО наше работает. У-ух! Красота, красотища! Да любоваться некогда, едем-мчим дальше.
Уже через сорок минут мы въехали в город.
Горловка. Стоят пыльные заборы, облезлые дома. Людей немного, дорог нет, перспектив никаких – так с 2014 года на Донбассе все живут. Центральный проспект Ленина в ямах и ухабах – лунная поверхность, которую каждый день с железным упорством преодолевают ржавые маршрутки и автомобили. Горловка – старый шахтёрский город, сталинский ампир вперемешку с хрущёвскими коробками. Время здесь остановилось, краски все выцвели. Город примыкает к линии фронта и нещадно обстреливается украинской артиллерией.
Мы ищем глазами дым, осторожно принюхиваемся. Не пахнет ли в воздухе…ммм… хлором, например? Что тут на заводе производят? От украинских националистов всего можно ожидать. Лепестки и аммиак уже были. Но вроде пахнет только костром… В конце концов, замечаем пламя – справа мелькает между деревьями дымок с огнём. Мы едем туда.
Вдоль бетонного забора завода «Стирол» нашли въезд со сломанным шлагбаумом и нагло, по-нашему, по-журналистски, туда заехали. Выгрузились, достали мобильные телефоны с камерами и пошли на дым. Дым уже не был таким насыщенным, густым и чёрным, как на фото. Он уже был слишком серым для сенсации, пожар догорал. Но мы идём дальше, что мы, зря сюда примчались?
Тут повсюду какие-то клетки...бараны… чёрные козлы какие-то… лошади… ревут ослы... Да тут целый зоопарк! Что все эти животные делают на территории химзавода в военное время?
Оказалось, что это заводской зооуголок – на пути мы встретили местных работников. Они нам всё как на духу рассказали. Было несколько прилётов – чего – сами не поняли. Один попал в шиферный склад, он и догорал за забором. Другой прилёт был в искусственный бассейн с лебедями и утками. Жертв, слава Богу, нет, люди не пострадали. Но среди животных есть раненые – посекло осколками лошадь..
Я поначалу не понял, что с ней. Вижу, стоит в загоне обычный белый пони, чёлка-хохолок. Ведёт себя, как и обычно для лошади, хвостом машет, правда, мелированным в крови. Но приглядевшись я заметил, что с морды у него что-то свисает. Я подошёл поближе… Ну, блин…
Вот вам одно из лиц войны: пони, измазанная кровью морда, нижней челюсти нет, язык свисает кровавым галстуком.
Животное в шоке, но заорать по-лошадиному не может – нечем, вырван куском железа аппарат для подачи отчаянных голосовых сигналов. Пони нервно вертит хвостом, пытается подобрать привычными движениями язык с кровавыми ошмётками. Но ничего у бедняги не получается.
Возле клетки стоит женщина, скорбно молчит, глаза заплаканные. Видно, что для неё этот пони намного ближе многих людей.
Козлы бекают, сочувствуют. Ослы ревут. Горе, животное горе! За что им прилетело? Животные ведь не виноваты в людских разборках. Не виноваты, но на войне всем достаётся. Особенно невинным.
Подошла фельдшер-ветеринар – девушка-пышка в джинсах, жёлтых кроссовках и зелёной футболке. Зовут Аня.
Ещё из сторожки вышел интеллигентного вида человек – щуплый полуголый мужичок в очках, грязные брюки с мятыми стрелками в растоптанные сапоги заправлены. Наш, русский тип, сразу видно. Зовут Александр Иванович.
Все собрались, собрался консилиум. Решаем, что делать.
– Так, мужики, признавайтесь, у кого аптечка есть? – спрашивает у нас Александр Иванович.
Аптечки у нас у всех есть. Правда, тьфу-тьфу-тьфу, пока ни одна ещё ни разу не пригодилась. Лично у меня два жгута, два индивидуально-перевязочных пакета, то есть два бинта с накладкой. Что ещё. Шприц…Ещё мне каких-то ампул надарили, я, гуманитарий, в этом не разбираюсь, если честно… Знаю точно, что жгут чуть-что надо сразу наложить, но пока, это чуть-что ещё не наступило, и дай, Бог, не наступит. Хорошо бы, конечно, антишок заиметь. Говорят, мощная вещь! Тебе, например, руку оторвало, а ты другой стреляешь и как терминатор на врага прёшь. Та-да-да-да-да!!
Военкоровская аптечка
Кроме ампул с обезболивающим у меня есть ещё тромал в таблетках. Но, как мне сказали, таблетки могут стать бесполезными, так как при ранении очень часто люди блюют. Но я на всякий случай беру. А ещё я валерьянку пью, утром и вечером, чтобы всё увиденное днём пережить. Помимо обезболивающих и успокоительных, также беру в командировку мельдоний для поднятия тонуса, противовирусные стимулирующие препараты, жиры для укрепления иммунитета, витамины для работы мозга, спазган от головных болей, ношпу для желудка, глазные таблетки пропиваю – человек я пусть не старый, но и не молодой уже жеребец, износился немного, поистрепали меня годы.
В общем, военкоровская аптечка – это отдельная тема, поэтому вернёмся к нашим баранам. Точнее, к нашей раненой лошади.
Вернулись мы к лошадке уже вооружённые шприцем с обезболивающим. Влад нежно обхватил пони за шею – умилительная картина получилась, если бы у пони остальная половина морды на месте была.
Александр Иванович подошёл к пони и уколол – пони вздрогнул. Потом Александр Иванович ещё раз набрал обезболивающей жидкости, и уже с другой лошадиной стороны сделал инъекцию.
Всё это не в коня корм, конечно, но нужно же хоть немного унять лошадиные боли, о которых, сам пони, ввиду отсутствия у него челюсти, никому рассказать не может.
Укололи, обезболили. Стали решать лошадиную судьбу – убивать пони или нет. Мужчины склонялись к тому, чтобы прекратить мучения, завалить лошадку. Но фельдшер заупрямилась. Нет, давайте попробуем спасти, убить-то всегда успеем. У лошадки будет, конечно, трудная жизнь, кормить придётся её с ложечки. Но зато жить будет, надо бы за лошадиную жизнь побороться.
[IMG alt="Ослы из зооуголока завода «Стирол» в Горловке
"]
Ослы из зооуголока завода «Стирол» в Горловке
Надо – так надо. Согласились с авторитетным мнением. Фельдшер раскрыла свой чемоданчик, разложила возле загона хирургические инструменты. Всякие коробочки железные, зажимы, бинты, ножницы, бутыльки достала. Мы пошли в клетку. Пони загнали в угол и, несмотря на её сопротивление, придавили к решётке. Влад, будучи мужчиной в расцвете сил и не в меру упитанным, прижал лошадку к забору и навалился на круп. Полуголый Александр Иванович встал с другой стороны, схватил остатки лошадиной морды сверху.
Фельдшер начала оперировать.
– Скальпель!
– Ножницы!
– Нитку!
– Марлю!
– Да помолчи ты, Александр Иваныч!
Ах, как фельдшер Аня быстро делает свою работу. Ох, упрямая! По ней видно сразу, что такая не только лошадь зашьёт, но и коня на скаку остановит. Уверенно работает скальпелем. Подрезала один ошмёток, зашила, принялась за другой. Вышла из клетки, взяла очередной инструмент, зашла.
Я же снимаю эксклюзив на телефон, с мобилой не расстаюсь. Операция над лошадью в полевых условиях – такого ещё никто не видел! Александр Иванович вдруг заметил съёмку:
– Что ты делаешь? Снимаешь? Не снимай! Выключи камеру!
Вот ещё.
– Вы свою работу делаете, я – свою – уверено отвечаю заготовленным шаблоном. Страна должна увидеть своих героев.
– Не снимай! Выключи! Сотри! Примета, примета плохая! Я точно тебе говорю, — учит меня.
Но я учёный и в приметы не верю. Братан, думаю, да я такого уже наснимал и выложил на публику, что уже жду, когда все проклятья разом падут на меня.
Спецназ? Штурмовики? Боевики? Нет, военкоры
Влад, типа, подмахивает: «Ну что ты там всё снимаешь, успокойся» – говорит, а сам подмигивает – снимай, снимай. Это игра у нас, журналистов, такая – одни отвлекают внимание, пока другие собирают материал. Сам-то Влад лошадь прижал и снимать со стороны не может. А так бы сделал это непременно.
Фельдшер Аня работает. Подрезает, подшивает, снова режет кровавые лохмотья. Руки все в крови. Аня сейчас корректирует божий замысел, божье творение, которое подпортили люди. Аня ваяет, сшивает из оставшегося материала лошадь заново.
Удивительно, конечно, устроен мир. Вот устроил Бог всех тварей цельными и совершенными. Взял материю, придал ей разные формы, вдохнул в формы жизнь. Плодитесь и размножайтесь. Но нет, слишком уж всё идеально, сразу пошло всё не так. Оформленная материя стремится саму себя порвать, потому что уже в ней самой насилие заложено. Один вид животных убивает другой, зверь – зверя, брат идёт на брата. Нарушается цельность. И сейчас нарушение этой цельности Аня пытается устранить.
Зажим. Нитка. Скальпель… Уф! Темнеет уже. Пожар, ради которого мы приехали, стих уже. А фельдшер всё усердствует, корпит над кровавой лошадиной мордой. Фонарь на вспотевший лоб повесила. Джинсы, футболка, кроссовки – все в лошадиной крови. Овцы недоуменно блеют в соседнем загоне – что там люди с пони вытворяют?
А пони вдруг стал сопротивляться. Ноги у него как будто ослабевают, как будто подкашиваются, тело опадает. Но это ложный манёвр перед рывком. Раз! – пони чуть не скаканул, два! Тут я уже камеру выключил, подбежал, навалился. Эх, ухнем…
– Так, отпустите его. Дайте ему отдохнуть, – Аня локтём утирает пот со лба.
Мы отпускаем. Бедное животное пытается встать на ноги. И тут мы замечаем…
– Да у него лапа сломана! – Александр Иванович подсветил под пузо.
Операция по спасению пони
Ну, блин… У животного задняя левая нога неестественно вывернулась. Лошадь похрамывая, отошла от сетки. Все устало и молча на неё уставились. Дышат все тяжело, фельдшер Аня в прострации перебирает в руках инструменты, её лоб блестит от пота. Пони держался на шоке, но теперь шок проходит, и скоро стоять он не сможет. Лошади со сломанной ноги долго не живут, их пристреливают. Наш пони обречён. Все наши полуторачасовые усилия тщетны.
Влад подошёл к пони, потрепал за чёлку-хохолок. Фельдшер пошла к тазику мыть руки и складывать инструменты.
– Зато мы сделали всё, что могли, – говорит, – обидно, да. Но что делать. Мы так однажды лебедя спасали. Крыло у него было сломано. Часа четыре возились с ним. Подшили всё аккуратно: вены, сосуды сошлись. Крыло стало заживать. А лебедь от еды отказался. Не ест и не ест. Стали насильно с ложечки кормить. А он пишу выблёвывает. Затосковал лебедь, и, в конце концов, умер.
Да, формы у материи капризные бывают. Не всегда душа с раненым телом прижиться может. Но фельдшер права, надо стараться делать всё, что от тебя возможно. И может быть – может(!) – то, что мы все старались спасти лошадку, нам зачтётся в каком-нибудь лучшем из миров. Не в этом. Точно не здесь.
В загон зашла заплаканная женщина, которая все полтора часа молча наблюдала за ходом операции. Подошла, взяла остатки морды, целовать стала и гладить понюшку. Минут пять она с лошадью прощалась. Потом вышла из загона вся в слезах и крови. Нас ждёт кровь, пот и слёзы – так один именитый журналист говорил.
Решили умертвить пони во дворе, чтобы не вытаскивать труп из загона. Так удобней, как никак килограмм 170 это животное весит. Но пони из загона на смерть выходить не захотел, заупрямился. Стали его выталкивать. Куда там – здоровыми передними ногами пони упёрся и ни шагу вперёд. Тут уже парень, работник зоопарка, подошёл, профессионально ему как-то хвост накрутил, и пони нехотя поковылял на скотный плац. Встал, болезненный, стоит, ждёт своей участи
Так вот. На это всем, кто говорит про независимую журналистику, хочется сказать следующее.
Во-первых, идите-ка вы нахер, грёбаные лицемеры. Нет независимой журналистики. Более того – и никогда не было. Больше всех кричат про принципы независимости и объективности прессы журношлюхи с западных каналов, которые обслуживают интересы капитала и политических кланов. На этих «принципиальных» журналистах клейма ставить негде. Мы тоже носим клеймо, но хотя бы одно. Мы парни простые, и не скрываем – за Россию мы! Z! Поэтому Влад и носит пистолет. Потому что за то, что ты русский, на Украине с недавних лет начали убивать. А если ты ещё и журналист – то надпись «ПРЕСС» на твоей каске на войне автоматически становится мишенью. Поэтому передвигаемся мы вдоль линии фронта без всяких надписей, если не считать Z-ток. Но с оружием.
Лично я стрелять не умею, но если б была возможность – стрельнул в некоторых коллег по ту сторону фронта. Например, в того, кто ленту украинского агентства УНИАН в телеграмм ведёт. Её просматриваю, так как этого требует моя профессиональная деятельность.
Вот это, наверное, настоящая независимая журналистика! Очень профессионально начинать заметку со слов «русские скоты»! 100! 200! 500! 1000! 40 тысяч орков! нелюдей! русни! собак! свиней! быдла! уничтожено! зчищено! – сквиртует УНИАН на эротические фантазии Генштаба ВСУ. И это официальное информагентство Украины! Причём, я уверен, что ведёт ленту какой-нибудь офисный задрот, смерти не видевший. Вот, я, быть может, не убил этого «коллегу», но в ногу бы ему выстрелил, взял бы грех на душу! Да и не грех это – проучить эту нацистскую мразь пиджачную. Хотя… возможно бы и убил выродка, родная профессия чище бы стала.
Эх, даже лошадь эти твари убить не могут по-человечески, приходится нам за них грязную работу доделывать.
Ещё один спасённый от кIта кот
Влад взвёл свой ПМ (не спрашивайте откуда он у него), подошёл к пони, приставил дуло возле уха и нажал на курок. Грянул выстрел. У пони моментально подкосились ноги, и он рухнул – взметнулась и опала чёлка-хохол. Несколько раз тело дёрнулось и затихло. Влад перещёлкнул затвор.
– А как лошадь-то звали? - спросил я осторожно своего подельника, когда мы уже шли к машине.
– Малыш вроде, – ответил он.
Значит мы убили Малыша… Да, именно мы, не только же Влад убивал. Ведь я, несмотря на все плохие приметы, этот процесс заснял. А снимать как убивают и убивать – это одно и тоже. Это я, как профессиональный журналист, говорю.
Прости, нас, Малыш, прости. Но, возможно – обещать мы не можем – по законам кармы ты переродишься во что-нибудь прекрасное в каком-нибудь лучшем из миров. Но точно не в этом.
Другой французский писатель Луи-Фердинанд Селин писал:
«Чьих только предсмертных судорог и где только я ни наблюдал: в тропиках, во льдах, в нищете, в роскоши, за решеткой, на вершинах Власти, пользующихся всеобщим уважением, всеми презираемых, отверженных, во время революций, в мирное время, под грохот артиллерийской канонады, под звон новогодних бокалов... но тяжелее всего, я думаю, бывает собакам!.. кошкам... и ежам...»
И лошадям тоже.
Когда ехали обратно, молчали. Нас трясло в автомобиле, тряслись наши выключенные камеры, тряслись наши тела, закованные в броню, и трепетали в них души – мы обдумывали произошедшее. Ведь, никогда, никогда нам ещё лошадь не приходилось убивать. Но, •••• возьми, мы сделали всё что могли, мы боролись за её жизнь изо всех сил.
