Мичман
Опытный
Следственный комитет России (СКР) завершил расследование уголовного дела бывшего председателя правления Эргобанка Вячеслава Бармина. Его обвиняют в хищении из банка накануне отзыва лицензии почти 760 млн рублей.
«В ходе проведенной временной администрацией ревизии кассы ООО КБ «Эргобанк» установлено получение председателем правления банка наличных денежных средств из кассы в размере около 780 млн рублей, при этом документы относительно полученных денежных средств и их использования руководством ООО КБ «Эргобанк» временной администрации не переданы, что может свидетельствовать о попытке сокрытия документарного подтверждения фактов вывода из банка активов», — говорилось в сообщении ЦБ от 20 февраля 2016 года.
Интервью с Вячеславом БАРМИНЫМ, по его версии, развивались события в банке накануне отзыва лицензии.
— Вячеслав Иванович, вас обвиняют в том, что вы похитили деньги банка. Следствие длилось довольно долго. У вас за это время не возникло желания покинуть страну?
— Этот вопрос мне задавали буквально все. И, скажу сразу, мне даже предлагали деньги для того, чтобы я покинул страну, тогда многим людям стало бы проще и спокойнее. Человек уехал из страны, значит, он косвенно признал свою вину.
— А вы?
— Я сказал: так как денег у меня совсем нет, а от банка мне достались одни долги, то давайте я рассчитаюсь с долгами и уеду. Но это, конечно же, грустная шутка, в которой есть доля шутки. Не было у меня таких намерений.
— А кто предлагал вам эти деньги, если говорить серьезно?
— Участники, один из участников банка, который очень переживал по поводу всей этой ситуации. Фамилию его я называть не буду, человек нервничал и не оценивал ситуацию здраво.
— Таким образом они хотят отвести от себя подозрения? Зачем вам поступило такое предложение, как вы думаете?
— Я могу предположить, что если бы я уехал, то тогда можно было бы однозначно сказать, что во всем виноват только Бармин и остальные тут ни при чем.
— Когда ожидается суд по вашему делу?
— В настоящий момент следствие завершилось и дело передано в Генпрокуратуру. В прокуратуре должны определиться, что будет с уголовным делом дальше. Хотя, на мой взгляд, в соответствии со статьей 24 УПК, в которой говорится, что уголовное дело должно быть прекращено в связи с отсутствием события преступления, я ожидал бы именно такого решения прокуратуры. В данном случае, как я думаю, как раз отсутствует событие преступления. Меня обвиняют в том, что я получил под отчет деньги из кассы, но их там не было. И эти деньги, соответственно, ни я, ни кто другой из банка не забирал. Кроме того, меня обвиняют на основании ксерокопий ордеров (оригиналы отсутствуют), подпись на которых не моя, ордера не проводились в учете, информация о них не передавалась временной администрации и АСВ. Конечно, доказательств и фактов моей невиновности значительно больше, чем я могу привести в данном интервью.
— Как же так получилось, что деньги — более 700 миллионов рублей — исчезли из кассы?
— Этих денег в кассе не было. Была бумажка, кассовый ордер. Этим ордером закрывалась «дыра». На самом деле правильнее было составить акт о недостаче, но меня убедили, что с актом о недостаче никаких надежд на продолжение жизнедеятельности банка нет, что все варианты спасения банка, которые были, сразу исчезнут. А с подотчетом была надежда, что если зайдут инвесторы и все же дадут банку денег, то эта нереальная подотчетная сумма закроется и получится чистый банк, который будет продолжать работать.
— В банке же должны быть камеры, можно просмотреть записи и убедиться в том, что деньги вы не брали.
— Камеры есть. Но так как уголовное дело возбудили только в январе этого года, через год после отзыва лицензии, то никаких записей уже не стало. Видео хранится месяц от силы. Если бы временная администрация, когда пришла, сразу бы изъяла видео, весь учет контрольно-пропускной системы, то можно было бы проследить, где и как сотрудники передвигались.
— А кассир подтверждает, что выдала деньги?
— Да, это отдельная интересная история, связанная с кассиром Валерией Левицкой. Ну вот подумайте сами, такую колоссальную сумму в нашем маленьком хранилище банка даже невозможно разместить было. Но «они» решили, что если набрать всю сумму максимальными купюрами, то уж точно все поместится. Хотя банки никогда не хранят максимальными купюрами, все равно нужны разменные деньги, это же практика, спросите у любого кассира или банковского работника, они подтвердят. При этом вес якобы полученной мной суммы под отчет должен был составить более 200 килограммов, плюс тележки. Да и, кстати, с этой версией есть прокол. Касса банка находилась в подвале, а лифта там нет, и, соответственно, тележки по лестнице я таскать был просто физически не в состоянии. Средний вес тележки — 20—25 килограммов, да и не было у нас их в банке, не покупали и не приобретали их. И хотя в молодости я служил в спецназе, мне все равно невозможно было это одному отнести. Ни один человек не видел меня с этими деньгами. Деньги эти также нигде не проявились: ни на счетах, ни в имуществе, нигде. Я думаю, кассиры боятся, что если скажут правду, то сами окажутся в роли обвиняемых. Ведь это чистая недостача — отсутствие денег в кассе. Я это все только сейчас понял.
— Зачем вообще вам понадобилась вся эта схема с ордерами?
— Стоит пояснить, как в банке образовалась «дыра» и как она закрывалась. «Дыра» образовалась за счет того, что погашались технические кредиты, которые были выданы до моего прихода в банк, а также проблемные кредиты. По ним якобы платились проценты. Все это привело к «дыре» в кассе, в том числе в трех валютах: рублях, долларах и евро.
— Поясните, что означает «технический кредит».
— Это сленг. Означает, что это нереальный кредит. Это кредит, который человек оформлял, но фактически не брал. По проблемным кредитам заемщик получал сумму и заведомо не собирался погашать его в полном объеме. Для банка неисполнение заемщиком своих обязательств надлежащим образом влечет серьезные финансовые проблемы, нужно доформировать резервы.
— Значит, это активы, которые появились просто на балансе. А зачем?
— Все это было до меня, и точно не могу сказать, могу только предположить. Банк увлекался ГКО, эти активы занимали 70% баланса, и в 1998 году он просто лег и не трепыхался. Тогда Центробанк так быстро не отзывал лицензии, и Эргобанк в итоге все же возобновил свою деятельность. Я думаю, что банк решил не списывать те проблемы, которые были, а просто «упаковал» их в кредиты. Но это мое предположение.
— Я правильно понимаю, что сначала была фальсификация отчетности и потом она была также?
— Здесь создалась двоякая ситуация, мне сложно ее комментировать. С одной стороны, отчетность никто не фальсифицировал, а просто закрывали «дыру» в кассе.
— Значит, на балансе был просто «воздух»?
— Сначала все же был реальный актив, который стал проблемным в период кризиса 1998 года, то есть он потерял свою стоимость, и его заменили уже другим активом.
— А на какую сумму изначально были те нереальные кредиты, о которых вы говорили?
— Примерно на 150—170 миллионов рублей.
— А почему в итоге получилось 780 миллионов рублей?
— По этим кредитам нужно было изображать деятельность. Поэтому по ним банк на регулярной основе «платил» проценты сам, и в итоге за четыре года 150 миллионов превратились в 300 миллионов, затем еще порядка 200 миллионов рублей было заплачено за группу проблемных заемщиков.
— А что за история с этими заемщиками?
— Это были реальные кредиты, выданные группе физлиц, которые формально были не связаны. Они все платили до тех пор, пока в декабре 2013 года их опорный банк не попал под санацию и у них исчезли источники финансирования. И чтобы у банка не усугублялся баланс и не создавать дополнительных резервов, платили за них проценты, ожидая, что они, эти заемщики, эти проценты отдадут. Они обещали заплатить, говорили, что есть много активов, они что-то продадут и расплатятся. Прошло четыре месяца, и у меня возникли сомнения, что эти деньги будут выплачиваться. Надо было предпринимать какие-то действия, выносить на просрочку, судиться с ними. Но все это накладывалось на политику ЦБ, который постоянно ужесточал регулирование и надзор, постоянно требовалось увеличивать капитал. Поэтому банк тянул и тянул эту ситуацию. В сентябре 2014 года возникла идея распродать 50% долей банка в розницу и деньгами от продажи закрыть «дыру». Процесс был запущен, даже нашлось нескольких покупателей, но тут началась девальвация, конечно, все потенциальные покупатели затаились. Зачем вкладываться в рублевый актив, когда самое лучшее — вкладываться в доллары? Тем не менее один новый участник все же появился — в декабре 2014 года он купил долю в банке, после чего произошли изменения в составе совета директоров, поменяли председателя, и с новым председателем совета директоров банк начал более активно заниматься востребованием этим кредитов. Стали постепенно выносить эти кредиты на просрочку. В августе я принял решение и вынес почти всех проблемных заемщиков на просрочку. Соответственно, в августе 2015 года у нас произошел рост просрочки на сотни процентов, и это сразу же вызвало пристальное внимание ЦБ.
— Очевидно, это послужило толчком к новым проблемам?
— ЦБ запросил сначала весь просроченный портфель. Потом начал все это дотошно изучать и, почувствовав нашу слабость, начал забрасывать банк запросами и предписаниями, то одними, то другими. Экономика в 2015 году была в довольно-таки тревожном состоянии. Все ожидали новой девальвации и осенью дождались. Банкопад продолжался. И хотя мы с трудом, но прошли проверку в первом квартале 2015 года, банку были начислены резервы, и это предписание было выполнено. Одновременно в июне 2015 года банку ограничили прием вкладов. Мы четко выполняли все ограничения. Но взять денег, чтобы закрыть «дыру», было уже негде. Я занял у нескольких человек более 100 миллионов рублей, что позволило банку протянуть еще какое-то время. Длительное время «дыру» в кассе закрывали различными расходными ордерами, а затем кому-то в голову пришла «гениальная» мысль: «зачем делать кучу разных ордеров, давайте просто будем оформлять всю сумму недостачи в кассе Бармину под отчет. Для этого потребуется всего лишь три ордера». И я согласился на это. Я просто недооценил возникшую ситуацию, думал, что, давая на это свое согласие, делаю лучше для банка. Как оказалось, сделал хуже только себе. Многие сотрудники в банке знали об этом, но практически никто не осмелился сказать правду следствию: а вдруг эта проблема уголовного преследования коснется лично его... Но не мне судить их, у каждого есть свой порог совести, чести и достоинства.
— Вы сами согласились или вас кто-то заставил?
— Меня никто не заставлял, но сама ситуация поставила в такие условия, поэтому с ноября каждое утро мне делали в подотчет три ордера: в рублях, долларах, евро. Утром следующего дня они уничтожались. И делались новые. В учете они не проводились.
— По поводу проблемных кредитов, какой объем они составляли от портфеля?
— Пул проблемных кредитов был в районе 500 миллионов рублей суммарно, весь портфель был около 4 миллиардов рублей.
— Создание резервов сильно бы подкосило банк в плане капитала и достаточности?
— Если бы мы не платили по данным кредитам проценты сами себе и создали резервы как полагается, то у нас бы отозвали лицензию летом 2014 года. Это психологически сложно сделать и означает фактически самому сказать «отзовите у нас лицензию». Это значит похоронить все свои вложения и не выполнить свои обещания перед вкладчиками, клиентами. Многие банки сейчас находятся в таком сложном состоянии. Признаться — лицензию отнимут, не признаться — есть надежда, что все же отработаешь. Я говорю про нормальных адекватных банкиров.
— Как считаете, какой процент банков пользуется теми или иными формами сокрытия имеющихся проблем?
— Я бы не хотел обсуждать эту тему, но у меня ранее было предложение, не связанное напрямую с моим делом. Я предлагал провести банковскую амнистию как разовую акцию: если в течение срока амнистии банк заявил и честно показал свои проблемы, то банку дают время, например 3—5 лет, для их устранения. При этом допускается нарушение экономических нормативов, но устанавливается ежеквартальное их улучшение с целью вывести на необходимый уровень к концу установленного периода. Почему санируемым банкам разрешается нарушать нормативы, а если банк хочет сам честно заявить о своих проблемах и самостоятельно их исправить, то к нему применят всю жесткость карающего надзора? Или другой вариант: банки не сразу создают 100% резервов под такие активы, а по графику, при этом нормативы не должны нарушаться. Также нужно дать возможность банкам списать технические активы за счет резервов без решения судов. Если такую амнистию не провести, не дать банкам списать все технические активы, которые накопились, то это сожрет всю систему частных банков.
«В ходе проведенной временной администрацией ревизии кассы ООО КБ «Эргобанк» установлено получение председателем правления банка наличных денежных средств из кассы в размере около 780 млн рублей, при этом документы относительно полученных денежных средств и их использования руководством ООО КБ «Эргобанк» временной администрации не переданы, что может свидетельствовать о попытке сокрытия документарного подтверждения фактов вывода из банка активов», — говорилось в сообщении ЦБ от 20 февраля 2016 года.
Интервью с Вячеславом БАРМИНЫМ, по его версии, развивались события в банке накануне отзыва лицензии.
— Вячеслав Иванович, вас обвиняют в том, что вы похитили деньги банка. Следствие длилось довольно долго. У вас за это время не возникло желания покинуть страну?
— Этот вопрос мне задавали буквально все. И, скажу сразу, мне даже предлагали деньги для того, чтобы я покинул страну, тогда многим людям стало бы проще и спокойнее. Человек уехал из страны, значит, он косвенно признал свою вину.
— А вы?
— Я сказал: так как денег у меня совсем нет, а от банка мне достались одни долги, то давайте я рассчитаюсь с долгами и уеду. Но это, конечно же, грустная шутка, в которой есть доля шутки. Не было у меня таких намерений.
— А кто предлагал вам эти деньги, если говорить серьезно?
— Участники, один из участников банка, который очень переживал по поводу всей этой ситуации. Фамилию его я называть не буду, человек нервничал и не оценивал ситуацию здраво.
— Таким образом они хотят отвести от себя подозрения? Зачем вам поступило такое предложение, как вы думаете?
— Я могу предположить, что если бы я уехал, то тогда можно было бы однозначно сказать, что во всем виноват только Бармин и остальные тут ни при чем.
— Когда ожидается суд по вашему делу?
— В настоящий момент следствие завершилось и дело передано в Генпрокуратуру. В прокуратуре должны определиться, что будет с уголовным делом дальше. Хотя, на мой взгляд, в соответствии со статьей 24 УПК, в которой говорится, что уголовное дело должно быть прекращено в связи с отсутствием события преступления, я ожидал бы именно такого решения прокуратуры. В данном случае, как я думаю, как раз отсутствует событие преступления. Меня обвиняют в том, что я получил под отчет деньги из кассы, но их там не было. И эти деньги, соответственно, ни я, ни кто другой из банка не забирал. Кроме того, меня обвиняют на основании ксерокопий ордеров (оригиналы отсутствуют), подпись на которых не моя, ордера не проводились в учете, информация о них не передавалась временной администрации и АСВ. Конечно, доказательств и фактов моей невиновности значительно больше, чем я могу привести в данном интервью.
— Как же так получилось, что деньги — более 700 миллионов рублей — исчезли из кассы?
— Этих денег в кассе не было. Была бумажка, кассовый ордер. Этим ордером закрывалась «дыра». На самом деле правильнее было составить акт о недостаче, но меня убедили, что с актом о недостаче никаких надежд на продолжение жизнедеятельности банка нет, что все варианты спасения банка, которые были, сразу исчезнут. А с подотчетом была надежда, что если зайдут инвесторы и все же дадут банку денег, то эта нереальная подотчетная сумма закроется и получится чистый банк, который будет продолжать работать.
— В банке же должны быть камеры, можно просмотреть записи и убедиться в том, что деньги вы не брали.
— Камеры есть. Но так как уголовное дело возбудили только в январе этого года, через год после отзыва лицензии, то никаких записей уже не стало. Видео хранится месяц от силы. Если бы временная администрация, когда пришла, сразу бы изъяла видео, весь учет контрольно-пропускной системы, то можно было бы проследить, где и как сотрудники передвигались.
— А кассир подтверждает, что выдала деньги?
— Да, это отдельная интересная история, связанная с кассиром Валерией Левицкой. Ну вот подумайте сами, такую колоссальную сумму в нашем маленьком хранилище банка даже невозможно разместить было. Но «они» решили, что если набрать всю сумму максимальными купюрами, то уж точно все поместится. Хотя банки никогда не хранят максимальными купюрами, все равно нужны разменные деньги, это же практика, спросите у любого кассира или банковского работника, они подтвердят. При этом вес якобы полученной мной суммы под отчет должен был составить более 200 килограммов, плюс тележки. Да и, кстати, с этой версией есть прокол. Касса банка находилась в подвале, а лифта там нет, и, соответственно, тележки по лестнице я таскать был просто физически не в состоянии. Средний вес тележки — 20—25 килограммов, да и не было у нас их в банке, не покупали и не приобретали их. И хотя в молодости я служил в спецназе, мне все равно невозможно было это одному отнести. Ни один человек не видел меня с этими деньгами. Деньги эти также нигде не проявились: ни на счетах, ни в имуществе, нигде. Я думаю, кассиры боятся, что если скажут правду, то сами окажутся в роли обвиняемых. Ведь это чистая недостача — отсутствие денег в кассе. Я это все только сейчас понял.
— Зачем вообще вам понадобилась вся эта схема с ордерами?
— Стоит пояснить, как в банке образовалась «дыра» и как она закрывалась. «Дыра» образовалась за счет того, что погашались технические кредиты, которые были выданы до моего прихода в банк, а также проблемные кредиты. По ним якобы платились проценты. Все это привело к «дыре» в кассе, в том числе в трех валютах: рублях, долларах и евро.
— Поясните, что означает «технический кредит».
— Это сленг. Означает, что это нереальный кредит. Это кредит, который человек оформлял, но фактически не брал. По проблемным кредитам заемщик получал сумму и заведомо не собирался погашать его в полном объеме. Для банка неисполнение заемщиком своих обязательств надлежащим образом влечет серьезные финансовые проблемы, нужно доформировать резервы.
— Значит, это активы, которые появились просто на балансе. А зачем?
— Все это было до меня, и точно не могу сказать, могу только предположить. Банк увлекался ГКО, эти активы занимали 70% баланса, и в 1998 году он просто лег и не трепыхался. Тогда Центробанк так быстро не отзывал лицензии, и Эргобанк в итоге все же возобновил свою деятельность. Я думаю, что банк решил не списывать те проблемы, которые были, а просто «упаковал» их в кредиты. Но это мое предположение.
— Я правильно понимаю, что сначала была фальсификация отчетности и потом она была также?
— Здесь создалась двоякая ситуация, мне сложно ее комментировать. С одной стороны, отчетность никто не фальсифицировал, а просто закрывали «дыру» в кассе.
— Значит, на балансе был просто «воздух»?
— Сначала все же был реальный актив, который стал проблемным в период кризиса 1998 года, то есть он потерял свою стоимость, и его заменили уже другим активом.
— А на какую сумму изначально были те нереальные кредиты, о которых вы говорили?
— Примерно на 150—170 миллионов рублей.
— А почему в итоге получилось 780 миллионов рублей?
— По этим кредитам нужно было изображать деятельность. Поэтому по ним банк на регулярной основе «платил» проценты сам, и в итоге за четыре года 150 миллионов превратились в 300 миллионов, затем еще порядка 200 миллионов рублей было заплачено за группу проблемных заемщиков.
— А что за история с этими заемщиками?
— Это были реальные кредиты, выданные группе физлиц, которые формально были не связаны. Они все платили до тех пор, пока в декабре 2013 года их опорный банк не попал под санацию и у них исчезли источники финансирования. И чтобы у банка не усугублялся баланс и не создавать дополнительных резервов, платили за них проценты, ожидая, что они, эти заемщики, эти проценты отдадут. Они обещали заплатить, говорили, что есть много активов, они что-то продадут и расплатятся. Прошло четыре месяца, и у меня возникли сомнения, что эти деньги будут выплачиваться. Надо было предпринимать какие-то действия, выносить на просрочку, судиться с ними. Но все это накладывалось на политику ЦБ, который постоянно ужесточал регулирование и надзор, постоянно требовалось увеличивать капитал. Поэтому банк тянул и тянул эту ситуацию. В сентябре 2014 года возникла идея распродать 50% долей банка в розницу и деньгами от продажи закрыть «дыру». Процесс был запущен, даже нашлось нескольких покупателей, но тут началась девальвация, конечно, все потенциальные покупатели затаились. Зачем вкладываться в рублевый актив, когда самое лучшее — вкладываться в доллары? Тем не менее один новый участник все же появился — в декабре 2014 года он купил долю в банке, после чего произошли изменения в составе совета директоров, поменяли председателя, и с новым председателем совета директоров банк начал более активно заниматься востребованием этим кредитов. Стали постепенно выносить эти кредиты на просрочку. В августе я принял решение и вынес почти всех проблемных заемщиков на просрочку. Соответственно, в августе 2015 года у нас произошел рост просрочки на сотни процентов, и это сразу же вызвало пристальное внимание ЦБ.
— Очевидно, это послужило толчком к новым проблемам?
— ЦБ запросил сначала весь просроченный портфель. Потом начал все это дотошно изучать и, почувствовав нашу слабость, начал забрасывать банк запросами и предписаниями, то одними, то другими. Экономика в 2015 году была в довольно-таки тревожном состоянии. Все ожидали новой девальвации и осенью дождались. Банкопад продолжался. И хотя мы с трудом, но прошли проверку в первом квартале 2015 года, банку были начислены резервы, и это предписание было выполнено. Одновременно в июне 2015 года банку ограничили прием вкладов. Мы четко выполняли все ограничения. Но взять денег, чтобы закрыть «дыру», было уже негде. Я занял у нескольких человек более 100 миллионов рублей, что позволило банку протянуть еще какое-то время. Длительное время «дыру» в кассе закрывали различными расходными ордерами, а затем кому-то в голову пришла «гениальная» мысль: «зачем делать кучу разных ордеров, давайте просто будем оформлять всю сумму недостачи в кассе Бармину под отчет. Для этого потребуется всего лишь три ордера». И я согласился на это. Я просто недооценил возникшую ситуацию, думал, что, давая на это свое согласие, делаю лучше для банка. Как оказалось, сделал хуже только себе. Многие сотрудники в банке знали об этом, но практически никто не осмелился сказать правду следствию: а вдруг эта проблема уголовного преследования коснется лично его... Но не мне судить их, у каждого есть свой порог совести, чести и достоинства.
— Вы сами согласились или вас кто-то заставил?
— Меня никто не заставлял, но сама ситуация поставила в такие условия, поэтому с ноября каждое утро мне делали в подотчет три ордера: в рублях, долларах, евро. Утром следующего дня они уничтожались. И делались новые. В учете они не проводились.
— По поводу проблемных кредитов, какой объем они составляли от портфеля?
— Пул проблемных кредитов был в районе 500 миллионов рублей суммарно, весь портфель был около 4 миллиардов рублей.
— Создание резервов сильно бы подкосило банк в плане капитала и достаточности?
— Если бы мы не платили по данным кредитам проценты сами себе и создали резервы как полагается, то у нас бы отозвали лицензию летом 2014 года. Это психологически сложно сделать и означает фактически самому сказать «отзовите у нас лицензию». Это значит похоронить все свои вложения и не выполнить свои обещания перед вкладчиками, клиентами. Многие банки сейчас находятся в таком сложном состоянии. Признаться — лицензию отнимут, не признаться — есть надежда, что все же отработаешь. Я говорю про нормальных адекватных банкиров.
— Как считаете, какой процент банков пользуется теми или иными формами сокрытия имеющихся проблем?
— Я бы не хотел обсуждать эту тему, но у меня ранее было предложение, не связанное напрямую с моим делом. Я предлагал провести банковскую амнистию как разовую акцию: если в течение срока амнистии банк заявил и честно показал свои проблемы, то банку дают время, например 3—5 лет, для их устранения. При этом допускается нарушение экономических нормативов, но устанавливается ежеквартальное их улучшение с целью вывести на необходимый уровень к концу установленного периода. Почему санируемым банкам разрешается нарушать нормативы, а если банк хочет сам честно заявить о своих проблемах и самостоятельно их исправить, то к нему применят всю жесткость карающего надзора? Или другой вариант: банки не сразу создают 100% резервов под такие активы, а по графику, при этом нормативы не должны нарушаться. Также нужно дать возможность банкам списать технические активы за счет резервов без решения судов. Если такую амнистию не провести, не дать банкам списать все технические активы, которые накопились, то это сожрет всю систему частных банков.
